Виктор Поротников - Три побоища – от Калки до Куликовской битвы (сборник)

Какой-то низкорослый сотник со злым лицом подскочил к Лейле и Настасье.

– Ну-ка, живо! Хватайте чапар! – заорал он. – Шевелитесь! Живо!..

Подталкиваемые в спину, девушки поспешили к возам с военным снаряжением. В прежние дни к ним никого не подпускали, здесь всегда стояла стража. Теперь же стражи не было, у повозок суетились погонщики, воины, служанки. Одни волокли чапары, другие снимали с возов связки копий и колчаны, полные стрел.

Лейла и Настасья приняли на руки дощатый чапар, который подали им сверху с повозки два воина, и понесли его, ухватив за края с двух сторон. Их обгоняли служанки и конюхи, тоже тащившие чапары. Женщины переносили чапары втроем-вчетвером, мужчины – по двое.

Установив чапар рядом с выстроенными сплошной стеной сотнями других чапаров, Настасья и Лейла не пошли за новым чапаром. Они забрались в одну из повозок, решив воспользоваться этой суматохой для осуществления побега. Спрятавшись за мешками с просом и курагой, девушки наблюдали за всем происходящим в татарском стане.

Они видели, как в лагерь примчался на взмыленном белом коне Мамай в сопровождении отряда всадников. Некогда грозный повелитель Золотой Орды теперь выглядел растерянным, на его узком желтом лице менялись, как в калейдоскопе, все оттенки полнейшего отчаяния и самой неистовой злобы. Мамай орал на своих эмиров и мурз, приказывая им собрать воинов, конных и пеших, чтобы дать бой русичам возле стана.

– Нужно вырвать победу у русов! У нас еще достаточно войск для этого! – вопил Мамай, крутясь на своем скакуне возле своего роскошного шатра. – Где Тулубей и Ахиджук? Я видел, как они помчались сюда. Я кричал им, но они – эти трусливые собаки! – не остановились. Их нужно найти и обезглавить. Немедленно! Где Хаджибей? Где Ахмет? Куда все подевались?!. Где мой сын?..

Услышав, что Салджидай и многие его эмиры бежали, Мамай просто зашелся от бешенства.

– Трусы! Мерзавцы! Изменники! – свирепые вопли Мамая привлекали к нему внимание всех, кто находился поблизости. – Я доберусь до них! Я уничтожу этих негодяев! Эй, Коверга, поручаю тебе оборону нашего стана. Я догоню своего сына и прочих трусов и приведу их сюда! Бейся храбро, Коверга! Русы измотаны трудной битвой, сломить их будет не трудно. Держись до моего возвращения!

Нахлестывая коня, Мамай помчался галопом мимо шатров и повозок в голубую степную даль, алый плащ развевался у него за спиной подобно крыльям. Свита Мамая поскакала за ним.

Если бы Мамай оглянулся, то он увидел бы, что многие его военачальники, собиравшиеся во всеоружии встретить русов возле стана, видя бегство своего повелителя, уже не горят решимостью сражаться. Эмиры и беки садились на коней и спешили вдогонку за Мамаем, от них не отставали их воины и слуги. Кому не доставалось коня, тот бежал из стана бегом, и таких беглецов было не меньше, чем удирающих в степь конников.

Со стороны Красного холма к ордынскому стану прихлынула русская конница, обтекая его с двух сторон. Эмир Коверга и несколько кипчакских беков вывели против русичей около двух тысяч всадников. Сражение, развернувшееся в ковылях вокруг татарского лагеря, стало последним всплеском храбрости ордынцев в этот день. Русские дружинники быстро сломили сопротивление татар. Эмир Коверга пал в числе первых.

Поток бегущих татар покрыл равнину, укрытую тенью надвигающихся сумерек. Рассеявшиеся полчища Мамая преследовал другой поток – отряды русских князей, которые с беспощадной свирепостью истребляли своего извечного врага, используя его же тактику поголовного уничтожения.

Настасья и Лейла выбрались из повозки и побежали в степь из опустевшего стана. Настасья видела вдалеке русские шлемы и щиты, поэтому просто не могла остановиться, ноги сами несли ее туда, где еще гремели мечи о сабли, где ордынцы еще отбивались, окруженные русичами. Лейла следовала за Настасьей, поскольку боялась остаться одна.

Не пробежав и трехсот шагов, девушки внезапно наткнулись на двух воинов, катавшихся в густой траве. Это были татарин и русич, сцепившиеся в смертельной схватке. У татарина в руке сверкал длинный кинжал, русич пытался поразить своего врага острым засапожным ножом.

Неподалеку на степном просторе бродили два коня.

Лейла и Настасья замерли на месте. Они сразу узнали кривоногого бритоголового Кочуна, который, оскалив кривые зубы, пытался вырвать нож из руки русича и одновременно старался воткнуть острие своего кинжала противнику в горло. Русич вовремя перехватил руку ордынца, но длинный вражеский кинжал все же оцарапал ему щеку.

Настасья первая вышла из оцепенения. Подскочив сзади к Кочуну, она схватила его обеими руками за уши с такой силой, что ордынец невольно вскрикнул от боли. Кочун всего на миг ослабил свою хватку, но этого хватило ловкому русичу, который всадил нож татарину в сердце. Кочун мгновенно испустил дух.

Русич сбросил с себя бездыханное тело врага и вскочил на ноги. Это был юноша лет двадцати, безусый и румяный, со спутанными, взмокшими от пота русыми волосами. На нем была длинная кольчуга с металлическими продолговатыми пластинами на груди и плечах, под кольчугой виднелась белая льняная рубаха с длинными рукавами.

Глянув юноше в лицо, Настасья вздрогнула, прижав руки к груди.

– Прошка? – изумленно пролепетала она. В следующий миг глаза ее наполнились слезами, и она уже громче воскликнула: – Проша! Братец мой!

Лейла удивленно взирала на то, как внезапно обретшие друг друга брат и сестра обнимаются и целуются, забыв обо всем на свете. Персиянка впервые видела Настасью такой счастливой! Не понимая ни слова по-русски, Лейла тем не менее была восхищена звучанием этого чуждого ей наречия, которое изливалось из уст улыбающейся сквозь слезы Настасьи. Лейла не отрывала глаз от Настасьиного брата, восхищенная его мужественной красотой.

В голове у персиянки вертелись немного смятенные, но подходящие для сего момента мысли.

«Как замечательно, что на свете есть народ, способный победить ненавистную Золотую Орду! – думала Лейла. – Как хорошо, что народ этот – русы! Теперь с помощью Настжай и ее брата я смогу вернуться в Персию!»

Глава пятнадцатая

Живые и павшие

Среди раненых ратников Янина отыскала и своего брата Свиряту, которому вражеское копье сломало два ребра, а татарская сабля рассекла ему ухо. Свирята после всех ужасов тяжелейшего побоища был немного не в себе. Он молчал, не желая ни есть, ни пить. Янина оставила Свиряту в покое, радуясь в душе, что Господь сберег его среди стольких опасностей, грозивших ему в течение дня.

Когда лекари отпустили Янину для короткого отдыха, она пришла в палатку, где отлеживался раненый Ропша. Перед этим Янина искупалась в реке, смыв с себя пот и кровь. Разговаривая с Ропшей, Янина вытирала рушником свои намокшие длинные волосы.