Иван Кратт - Великий океан

Два дня до отхода «Кутузова» Баранов бредил. Он громко вспоминал жену, Ирину, Антипатра, Кускова, звал Павла. Затем умолкал, шарил иссохшей, когда-то пухлой, маленькой рукой возле кровати, натыкался на голову Николки, стоявшего на коленях у изголовья. На какое-то время глаза его прояснялись, он внимательно и долго смотрел на мальчика, замечал стоявшего рядом Пима.

— Людей вольных по морям рассеял… Людей вольных…

Белые, белые корабли, обширные земли, великий океанский простор стояли за этой песней. Сильные люди…

С нею он и умер.

«Кутузов» выходил из пролива. Раннее солнце поднималось над скрывшейся в дымке Явой, пламенел восток. Океан сливался с небом, не было ему конца.

На корме корабля выстроилась вся команда. Матросы стояли «смирно», небольшой ветер колыхал приспущенный российский флаг. А посредине палубы, на двух досках, зашитое в белый саван, лежало тело умершего Баранова. Тяжелое чугунное ядро привязано к его ногам. Рядом стояли Николка и Пим. По рябому лицу алеута катились слезы, мальчик горько плакал. Слезы были на глазах матросов и лейтенанта Подушкина.

Только один Гагемейстер держался сухо. В парадном мундире, чопорный, подтянутый, он вышел вперед, раскрыл молитвенник, поглядел на солнце и медленно, с расстановкой прочел молитву. На корабле священника не было, последнее напутствие, по обычаю, совершал капитан.

— Сми-и-ирно!

Двое матросов подняли доски. Глухо стукнуло о борт ядро. Всплеск воды…

Правитель российских владений в Америке, сын народа, которому он служил, Александр Андреевич Баранов был похоронен в далеком океане. Так он и не увидел родной земли.

Вечером Гагемейстер в присутствии Подушкина и суперкарго вскрыл сундуки Баранова, описал имущество, бумаги. Выяснилось окончательно, что, кроме любимых вещей, книг и нескольких акций компании, у Баранова ничего не было. Хозяин обширных земель, проспектор и морепроходец, тридцать лет добывавший славу Отечеству и миллионы своим хозяевам, умер одиноким и нищим.

Затихал конский топот. По дороге из Росса, той, что вела в прерию, уходил небольшой отряд индейцев. Закутанные в старые одеяла, опустив головы, всадники медленно удалялись к горам. Облако пыли тянулось вслед за ними, оседая на выгоревшую от солнца траву. Ни один из индейцев не обернулся.

Ворота крепости были раскрыты, голый флагшток остро пронизывал голубое небо. Обширный двор — пуст и тих, заколочены окна дома правителя, распахнуты ворота. А снизу, из гавани, доносились отдаленные возгласы, лязганье якорной цепи, крики чаек. Потом торжественно бухнула пушка… Русский корабль навсегда покидал берега Калифорнии.

На палубе стоял человек. Он был высокий и пожилой, седые волосы опускались до плеч, обветренное лицо выглядело усталым. Мало кто узнал бы теперь Алексея. Да и узнавать было некому. Из старых поселенцев остались одна Фрося и одряхлевший Лука, новые его никогда не видели. Четверть века — немалый срок…

Алексей только утром вернулся из Монтерея, где выправлял бумаги. Сапоги и темный кафтан еще запушены красноватой пылью. Российско-американская компания, по настоянию своего Совета, продала колонию Росс. Купил ее перешедший в мексиканское подданство швейцарский авантюрист капитан Суттер. По всей видимости, он был подставным лицом. Алексей приезжал забрать людей и передать швейцарцу имущество. Нынешний правитель колоний вызвал его для этого с Уналашки, откуда он не отлучался почти двадцать лет.

В Монтерее ему сообщили и о судьбе Кончи, с которой он так больше и не встретился. Она долго жила вместе с братом, навещала все миссии и поселки, никуда не уезжала далеко от Росса. И только несколько лет назад постриглась в монахини нового доминиканского монастыря. С тех пор ее почти никто не видел.

…Алексей долго не уходил с палубы. Снова, как много лет назад, глядел он на скрывающийся в тумане берег, белые вершины Сьерры-Невады, места, где он мечтал, строил, надеялся, жил…

Корабль шел тихо, медленно наползала белесая мгла тумана. И только на востоке, в сияющем солнечном мареве, лежал изумрудный, великий и вечный океан.

1947–1949

Жило — селение.

Кекур — одиночный камень или скала вблизи берега.

Барабора — индейская хижина.

Картаул — небольшая пушка.

Гнейс — метаморфическая порода, состоящая из различных минералов.

Гверилья — по-испански партизанская война.

Морай — святилище.

Скваттер — самовольный поселенец.

Реверендо — преподобный.