Бернард Корнуэлл - Экскалибур

— Ранен? — спросил он.

— Нет.

И он ломанулся вперед. Я оглянулся — не надо ли где укрепить нашу стену? — но повсюду, куда ни глянь, ширина ее составляла никак не менее трех человек, и эти три ряда неодолимо продвигались вперед через кровавые завалы убитых врагов. Бойцы, всхрапывая, размахивали мечами, тыкали копьями, кромсали металлом вражью плоть. Такова одуряющая слава войны, головокружительное упоение, ведомое тому, кто проломил щитовую стену и напоил меч кровью ненавистного врага. Я наблюдал за Артуром — а человека добрее я в жизни не встречал! — и глаза его сияли радостью. Галахад — не он ли всякий день молился о соблюдении Христовой заповеди любить ближних своих? — ныне убивал пресловутых ближних сноровисто и деловито. Кулух выкрикивал оскорбления. Он давно отбросил щит, чтобы сподручнее было орудовать тяжелым копьем. Гвидр широко усмехался из-под нащечников; Талиесин пел — пел, приканчивая раненых врагов по следам нашего стремительного наступления. В сшибке щитовых стен побеждают не разум и осмотрительность, но божественная одержимость и сокрушительный натиск.

И враг не выдержал нашего безумия: Мордредовы люди дрогнули и кинулись врассыпную. Мордред попытался удержать их, но тщетно, так что он бежал в крепость вместе с ними. Иные из наших, все еще опьяненные яростью битвы, бросились было в погоню, но Саграмор отозвал их назад. Сам он был ранен в щитовое плечо, но от помощи упрямо отказывался. Нумидиец грозно рявкнул на своих бойцов, не веля трогаться с места. Мы не смели преследовать неприятеля, пусть и побежденного, ведь тогда мы оказались бы на более широкой части косы, где нас ничего не стоило взять в окружение. Мы остались, где были, и глумились над врагами, называя их трусами.

Чайка выклевывала глаза трупу. Я посмотрел в другую сторону и увидел, что «Придвен» уже повернула к нам и отдала швартовы, хотя яркий ее парус беспомощно обвисал на легком ветерке. И все же ладья чуть стронулась с места, и алое полотнище роняло длинную мерцающую тень на зеркальную поверхность воды.

Но Мордред тоже увидел ладью и громадного медведя на парусе и понял, что враг его того и гляди ускользнет морем, и заорал на своих людей, приказывая выстроить новую щитовую стену. Подкрепления прибывали с каждой минутой, в том числе люди Нимуэ: в строю, что готовился выступить против нас, я заметил двух Кровавых щитов.

Мы отступили на прежнее место и выстроили щитовую стену на пропитанном кровью песке прямо перед костром, что помог нам одержать верх в предыдущей атаке. Тела наших первых четырех погибших обгорели лишь до половины: обожженные лица гнусно усмехались нам сморщенными, почерневшими губами, обнажая выбеленные зубы. Трупы врагов мы оставили на песке — как преграду на пути живых, а наших мертвых оттащили назад и сложили грудой у костра. Мы потеряли шестнадцать человек, и десятка два были серьезно ранены, но для щитовой стены людей у нас пока хватало: сражаться мы могли.

Талиесин пел нам. Пел песнь своего собственного сочинения о Минидд Баддоне, и под ее жесткий ритм мы вновь сомкнули щиты. Наши обагренные кровью мечи и копья затупились, а враг пришел со свежими силами; и все же, едва Мордредовы ряды подались нам навстречу, мы ликующе завопили. «Придвен» почти не двигалась: ни дать ни взять корабль, парящий над зеркалом, — но вот над корпусом, словно крылья, взметнулись длинные весла.

— Убейте их! — завизжал Мордред: теперь и им овладела битвенная ярость и погнала его на наш строй. Горстка храбрецов поддержала его, а следом за ними устремились безумцы Нимуэ, так что первая волна обрушилась на нас вразброд. Но были там и вновь пришедшие, которым не терпелось себя показать; и мы снова чуть присели, согнув колени, и спрятались за кромками щитов. Солнце било в глаза, но за мгновение до того, как одержимая толпа врезалась в наш строй, я заметил на западном холме отблески света и понял: там, на вершине, ждут еще копейщики. Мне показалось, на холм поднялась целая армия, но откуда она взялась и кто ее ведет, я не знал, а потом мне было уже некогда думать о новоприбывших. Я выставил щит вперед, и ряды сшиблись; от удара культя болезненно заныла, и я завопил от боли, круша врагов Хьюэлбейном. Прямо передо мной воздвигся Кровавый щит, и я зарубил противника, отыскав брешь между нагрудником и шлемом. Я стряхнул с Хьюэлбейна его останки и яростно накинулся на нового врага, помешанного бедолагу, и отшвырнул его прочь, раскровенив ему щеку, нос и глаз.

Эти первые нападающие вырвались вперед, обогнав Мордредов строй, но теперь на нас обрушились основные силы, и мы подались навстречу атаке и, вызывающе вопя, ударили копьями поверх кромки щитов. Помню смятение, звон меча о меч, громкий треск при сшибке щита о щит. Битва — это вопрос дюймов, но никак не миль. Лишь несколько дюймов отделяют тебя от врага. Ты чуешь, как разит от противников медовухой, слышишь, как дыхание их клокочет в горле, как они покрякивают и перетаптываются с ноги на ногу; в глаза тебе летят брызги слюны; ты настороженно озираешься, смотришь в глаза следующей намеченной жертве, находишь щель, бьешь в цель, снова смыкаешь щитовую стену, делаешь шаг вперед, чувствуя, как напирают сзади, едва не спотыкаешься о тела убитых тобою недругов, выпрямляешься, проталкиваешься вперед, а впоследствии мало что помнишь, кроме как удары, едва тебя не прикончившие. Ты из сил выбиваешься, давишь и колешь, лишь бы проделать брешь в неприятельском щитовом строю, а потом всхрапываешь, и тычешь, и рубишь, расширяя проем: тут-то и накатывает безумие, ибо противник поддается, и ты волен убивать, точно бог, потому что враги испуганы и бегут или испуганы и приросли к месту, и все, что они могут, — это умирать, а ты — ты словно серпом жнешь их души.

Эту атаку мы тоже отбили. Мы опять забросали врагов пылающими головнями из нашего костра и опять проломили их стену, но и наша собственная не устояла. Помню, как ярко сияло солнце из-за высокого западного холма; помню, как, спотыкаясь, выбрался на открытую полосу песка и заорал своим людям, чтобы меня поддержали; помню, как рубанул Хьюэлбейном врага по незащищенному загривку и смотрел, как кровь скапливается в рассеченных волосах, а голова откидывается назад. И тут я осознал, что два щитовых строя сокрушили друг друга и мы теперь — жалкая горстка истекающих кровью бойцов на пропитанной кровью песчаной косе, заваленной обгорелыми кусками дерева.

Но мы победили. Задние ряды неприятеля обратились в бегство, лишь бы не испытать на своей шкуре наши мечи, но в центре, где сражались Мордред и Артур, воины стояли насмерть: вокруг этих двух вождей битва кипела беспощадная. Мы попытались окружить Мордредовых людей, но не вышло, и я видел, как нас мало и сколь многие из нас никогда больше не возьмут в руки оружие, ибо кровь наша напитала пески Камланна. Целая толпа врагов наблюдала за нами с дюн, но эти трусы не пожелали прийти на помощь соратникам, так что последние уцелевшие из числа наших сражались с последними из людей Мордреда. Я видел, как Артур рубится Экскалибуром, пытаясь добраться до короля; были там и Саграмор, и Гвидр. Я тоже вступил в битву, отбил щитом чье-то копье и ткнул вперед Хьюэлбейном; в горле у меня першило, словно от дыма, а голос напоминал воронье карканье. Я атаковал очередного врага — Хьюэлбейн оставил зарубку на его щите. Противник отпрянул; на то, чтобы выйти вперед, сил у него уже не нашлось, да и мои силы были на исходе: я просто стоял и глядел на него, и пот заливал мне глаза. Вот он медленно шагнул вперед, я сделал выпад мечом, он отшатнулся от удара по щиту и ткнул в меня копьем, я в свою очередь подался назад. Я тяжело дышал; и повсюду на перешейке измученные люди сражались друг с другом.