Александр Кривицкий - Тень друга. Ветер на перекрестке

— Знакомьтесь, это мой сын. Его имя — Марко. Я позвонил ему из бара. Посмотрите на него. Он похож на меня прежнего. И у него мое лицо — то, прежнее.

Передо мной стоял рослый красивый юноша с каштановой шевелюрой, с прямой линией высокого лба, прямым носом, выразительным очерком глаз.

Теперь я зрительно представил себе того Ревелли. В его истории не хватало внешнего облика самого рассказчика. Сейчас он будто шагнул ко мне из прошлого, как переходят из полосы мрака в круг, освещенный ярким фонарем. Я увидел его гибкую фигуру дискобола в форме сублейтенанта альпийских войск. Его розовое, молодое лицо, с доверием обращенное к старому кривляке, паясничающему на форо Империале в Риме. Увидел темно мерцающие глаза юноши, изумленно, страдальчески глядящие на распад его собственного мира. Увидел полные, полудетские губы, закушенные до крови, увидел его небритым, почерневшим от страданий в бесконечном походе из наших пределов. Увидел его, озаренного отблеском партизанских костров. И торжествующее лицо итальянского горца на улицах взятого Кунео. Но нет, тогда оно уже было другим, новым. И в нем тоже была красота, но совсем иная, та, что полна мрачного очарования и как бы говорит незнакомым людям: «Да, не проста была моя дорога в жизни. Я не однажды разбивался в кровь».

— Он учится здесь, на юридическом, — сказал Ревелли о сыне, — пишет уже дипломную работу: «Что такое фашизм. Опыт всестороннего анализа».

Мы коротко простились. Рука Нуто Ревелли была сухой и сильной.

Я вернулся в отель, поднялся в номер и долго и одиноко среди ночной пустыни города стоял у открытого окна, выходящего в мрачный колодец двора, курил и перебирал итальянские впечатления, как бродячий монах пересчитывает четки.

Кого-то я полюбил здесь, чему-то удивился, что-то навсегда поразило меня. Из сонма людей, идущих в тротуарной толпе, выглядывающих из автомобилей, встреченных в офисах и барах, в скромных или богатых квартирах и в залах клубов, четко и резко в сером провале окна выразились силуэты недавних знакомых: Карла Каппони в ореоле пышно взбитых волос, Марчелло Маточча с упрямой линией рта, улыбающийся Леонардо Ганча, его круглолицый шофер Сэрио Савино, крепко сжимающий руль на вираже, сильная рука Нуто Ревелли...

Докурил сигарету, лег спать. Завтра утром уезжаю в Милан.

М о р и ц  О р а н с к и й (1567—1625) — крупнейший реформатор военного дела и полководец. Энгельс отмечал, что именно он составил первый строевой устав единообразного обучения армии.

Г е н р и х  Т ю р е н н (1611—1675) — выдающийся полководец Тридцатилетней войны. Когда в 1814 году русская армия, разгромив наполеоновские войска в России, победоносно двигалась в пределах Франции, генерал Ермолов отдал приказ: «Наша армия подошла к месту (деревня Нижний Зассбах. — А. К.), где погиб убитый ядром великий полководец Франции Тюренн, и, чтобы почтить память героя, я приказываю 2-й Гвардейской дивизии, находящейся под моим командованием, построиться в боевом порядке вокруг памятника и, продефилировав церемониальным маршем, воздать должное и воинские почести великому полководцу».

Е в г е н и й  С а в о й с к и й (1663—1736) — талантливый полководец и дипломат. Провел множество походов и сражений с турками и французами. Был весьма образован не только в военной сфере. Собрал большую библиотеку и коллекцию произведений искусств в венском Бельведере.

М о р и ц  С а к с о н с к и й (1696—1750) — маршал Франции, военный деятель и теоретик, выдвинул новые для своего времени идеи строительства армии, придавал большое значение инженерным укреплениям на поле боя. Высоко ставил роль морального фактора на войне.

Хотелось посмотреть на эту картину. Нет ли ее в музеях? Если нет, то хотя бы взглянуть на репродукцию. Но в наших собраниях картины нет и не было. Позвонили в кабинет репродукций Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. нет репродукции. Позвонили в изотеку Центральной городской библиотеки имени Н. А. Некрасова. Результат тот же. Позвонили в Государственную публичную историческую библиотеку РСФСР. Увы, нет. Обратились в фундаментальную библиотеку по общественным наукам Академии наук СССР. И тут нет! Но Москва — большой город. Нужные адреса еще но исчерпаны. Постучались в Академию художеств СССР. И снова отрицательный ответ. Бросились в Институт славяноведения и балканистики. Нет! А может быть, в Институте истории искусств? Нет! Во всех этих учреждениях наш запрос встречали вполне любезно. Охотно перетряхивали действующие экспозиции, архивы, но нигде репродукции не было. И даже в Национальной польской галерее в Варшаве, куда представилась оказия, об этой картине или хотя бы репродукции с нее никто ничего сказать не мог. Тогда решили обратиться за помощью к известному искусствоведу И. Ф. Бэлзе. Он посоветовал поговорить с сотрудником Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина Александром Сергеевичем Малышковым. А тот как раз был в отпуске. И тут неожиданно позвонила Даира Николаевна Лебедева, старший научный редактор книжной редакции издательства «Изобразительное искусство», которую мы еще раньше просили помочь нам. Дайра Николаевна сказала, что в Ленинградской публичной библиотеке есть альбом издания 1903 года «Панорама «Камо грядеши» в 15 картинах Яна Стыки» (Москва, типография А. П. Волкова), и даже назвала его шифр: 34, 82, 8, 334.

Мы снова связались с Ленинградом, попросили ученого секретаря библиотеки Раису Ибрагимовну Урусову разыскать этот альбом и, если , в нем есть репродукция картины «Пожар Рима», сделать с нее фотокопию. Через несколько дней выяснилось, что «Панорама» — не альбом, а описание картин. Однако Раиса Ибрагимовна все же разыскала репродукцию, правда крохотную, в книге Буайе о Генрике Сенкевиче и Яне Стыке, изданной в Париже в 1912 году. И вот наконец в моих руках фотокопия долгожданной и неуловимой репродукции, может быть, даже той самой, что когда-то разглядывал Сергей Есенин.

«Дорога «Давай!» — рассказы альпийских стрелков, которые уцелели в «походе на Восток», в плену, в партизанских сражениях и вернулись к тяжелой крестьянской жизни в самом скудном краю Италии, снова стали париями.

Готовя сборник, Ревелли наткнулся на письма погибших и пропавших без вести солдат и, глубоко взволнованный трагическим содержанием их бесхитростных посланий, решил приступить к систематическому сбору таких материалов. Он терпеливо пропустил через свои руки многие тысячи писем, покуда не составил эпистолярную эпопею. В ней — многочисленные персонажи, а с ними — срез определенной социальной действительности. Эти письма позволяют проследить ход событий, которые, даже спустя много лет, ставят не только давние проблемы человеческого бытия, по и гневно осуждают итальянский фашизм, кровавый и шутовской.