Дэви Дэви - До самого неба

В те дни Чак’Балам ликовал и славил во все голоса доблестного Уман Ик’Чиля. А потом пришла засуха…

Уман Ик’Чиль сделал, что должно: отправился со своими воинами в дальний поход, за реку Кехчунха, через сельву к горам. Оттуда он привел в Чак’Балам пленных, чтобы умилостивить богов. Но это, правда, был не слишком достойный дар — самые сильные и отважные из врагов предпочли пролить свою кровь там же, у гор, отдав её предкам и духам сельвы. Но и те, что достались Уман Ик’Чилю живыми, тоже не все годились для жертвенного камня. Многие, плача, умоляли о пощаде. Этим вырвали ногти и протащили по ступеням пирамиды главного храма — чтобы их недостойная кровь оставалась под ногами воинов и жрецов. Им оставили жизнь, сделав рабами в каменоломнях, — участь трусов. Работать, пока тяжелая пыль не выест изнутри… Те немногие, что сохранили мужество, поднялись на самый верх пирамиды. Их кровь наполнила жертвенные чаши, а головы украсили копья возле Храма Воинов…

…Сейчас Уман Ик’Чиль вспомнил: когда он был ещё ребенком, отец впервые привел его к Храму Воинов, указал на копья и насаженные на них головы:

— Так должна закончиться твоя жизнь, если боги перестанут посылать тебе удачу.

…Боги не дали дождя. И халач виник, приняв совет Верховного жреца, объявил Уман Ик’Чиля посланником к богам. Завтра на заре он шагнет в священный колодец — рот Чаака — который ведет в мир богов. Уйдет навсегда, ведь посланники не возвращаются… Уйдет, не исполнив задуманного…

Нет, Уман Ик’Чиль не сомневался в своем мужестве. Он сомневался в чистоте помыслов Верховного жреца, чьего старшего сына назначили новым правителем захваченного Кан’Кина. Хотя эта должность по праву должна была достаться Уман Ик’Чилю… Возможно ли такое, что немилость богов и беды, обрушившиеся на Чак’Балам, вызваны алчностью и коварством того, кто должен передавать волю Ицамны? Если так… Значит, рано ещё Уман Ик’Чилю отправляться к богам. Но отказаться он не может, а выбраться…

«Всё в мире устроено правильно.

Боги даруют победу сильным. Храброму пошлют удачу. Знанием наградят мудрого. Решительному укажут прямой путь. А щедрого — щедро одарят».

Уман Ик’Чиль закрыл хуун и тихо выглянул из комнаты. Его старший брат стоял возле входа, готовый — Уман Ик’Чиль это знал — выполнить любую его волю.

— Я хочу обратиться к Ицамне, — произнес Уман Ик’Чиль.

Текум Таш понял его, молча проводил в святилище и приготовил всё необходимое. Уман Ик’Чиль принесет свою кровь в обмен на змея видений. Он всегда следовал этому обычаю, когда нужно было принять важное решение. Если не пришел ещё его день отправляться к богам, Ицамна подскажет дальнейший путь…

В чашах курилась душистая хвойная смола и жабий яд. Уман Ик’Чиль обнажился и надрезал свою мужскую плоть. Глубоко и медленно, чтобы сильнее чувствовать беспощадно острую ласку обсидианового клинка… Кровь обильно закапала на приготовленную бумажную ленту — будто красные бусинки просыпались, легли затейливым узором. И в то же время дурман курений тяжелым дыханием начал проникать в Уман Ик’Чиля. В россыпи кровавых капель замерещился долгожданный дождь… Значит, пора.

Тогда Уман Ик’Чиль бросил бумажную ленту в огонь и смотрел, смотрел, как она змеится горящими кольцами, будто живая… Змей видений… Запах смолы и крови…

… Прошлое, настоящее — растворилось дымом. Кто таков Уман Ик’Чиль? Где он? Что его жизнь?.. Нет сейчас ни святилища, ни храма, ни плоти у него нет. Он — вода, быстрый поток, несущийся по камням. Ему стало тесно в объятьях матери-реки, и он вырвался на свободу, проложил свой путь. Звенящий, стремительный, беззаботный. Смеясь, он вольно бежал среди зеленых зарослей. Да вот беда — угодил в ловушку. Поймали, сковали со всех сторон каменными стенами, загнали под землю, в темноту, повели, будто связанного пленника. И окончился его бурливый путь в глубоком каменном мешке. Тоскливый сумрачный покой… Долго… долго… Лишь изредка — гулкий тяжелый всплеск, точно вздох. И снова — тишина… Темный покой… Холодные каменные оковы…

… Змей видений неохотно выпускал из своих объятий. Сначала был только танец огненных языков в ритуальной чаше, причудливые тени на необтесанных камнях… Постепенно он начал ощущать тяжесть плоти, на него обрушились звуки и запахи… Уман Ик’Чиль вернулся. К себе и своим заботам.

Во взгляде брата, неотрывно наблюдавшего за ним, читалось благоговение и тревога. И нетерпеливый вопрос.

— Да. Я получил ответ, — сказал Уман Ик’Чиль.

… Ещё до того, как его избрали посланником к богам, Уман Ик’Чиль, бывало, задумывался: отчего не высох священный колодец. Если боги отвернулись от Чак’Балама, если опустели все прочие хранилища воды… А колодец глубок, хоть и не так, как прежде.

Верно, сейчас люди берут воду из оскудевшей Кехчунхи, но Уман Ик’Чиль ни разу не видел, чтобы священный колодец наполняли. Тогда как?..

И вот теперь Ицамна показал ему ответ. Но, чтобы воспользоваться подсказкой Творца, Уман Ик’Чилю понадобится такая сила, смелость и умение, каких не требовало самое тяжелое сражение. Но разве могло быть иначе? Ведь даже последний из людей выбирает тот дом, что просторнее, ту пищу, что сытнее, ту женщину, что слаще. Самое лучшее. И боги выбирают лучших… К тому же, чем тяжелее испытание, тем почетнее победа.

— Что должен делать я? — спокойно и уверенно спросил Текум Таш.

— Ждать. Моего возвращения.

Брат не ответил. Но это и не требовалось. Уман Ик’Чиль знал: Текум Таш сделает как нужно. Они связаны кровью рода — нет уз надежнее.

Он вернулся в хранилище книг. Но уже не читал и не раздумывал — дал необходимый отдых разуму и телу. Незадолго до начала церемонии снова пришел брат, протянул чашу с травяным настоем:

— Это пробудит в тебе силу, какой ты раньше и не знал. Но ненадолго, не более, чем до полуденного солнца. Потом сила уйдет, опустошив тебя, оставив слабым, как младенца.

Уман Ик’Чиль с благодарностью принял чашу и, не торопясь, выпил снадобье. А Текум Таш подошел ближе и заговорил, понизив голос:

— Ты должен знать ещё. Про ахав кана… — голос брата непривычно дрогнул, мимолетный вздох сомнения обжег ухо Уман Ик’Чиля. Тот понимал: Текум Таш жрец. И Яш’Чун Кан жрец. Но кровь рода сильнее. И кроме того…

— Ицамна ведет тебя. Я знаю, я видел знаки, — продолжал Текум Таш. — Я служу Ицамне. А это даже больше, чем то, что мы братья. Поэтому скажу. Ахав кан в последнее время много наблюдал за небом, за перемещениями Утренней Звезды, сам делал расчеты, сверял с вычислениями прошлых лет, смотрел по книгам в закрытом хранилище, куда больше никому нет доступа… Я слышал, как он сказал своему помощнику: «Не позднее следующего новолуния». Ты понимаешь — иногда волю богов можно прозреть, даже не обращаясь к Теель Кусаму…