Как натаскать вашу собаку по античности и разложить по полочкам основы греко-римской культуры - Филип Уомэк

На более приземленном уровне вы обнаружите надписи, посвященные домашним собакам, вам встретятся люди, чья работа – откармливать павлинов, императоры – сумасшедшие и нормальные, вы увидите превращения в собак и волков, вы ощутите масштаб и сложность античного мира. Вы обнаружите страшные битвы, страстную любовь и вызывающие жуть повороты судьбы, но в то же время сможете посмеяться над шутками и историями – например, о пафосном бывшем рабе, писавшем в серебряные бутылки.

Никакой другой предмет не дает такой широты, никакой другой предмет не имел столь глубокого влияния на такое количество людей в разных обществах и странах в разные века. Римская дама времен ранней Империи вполне могла бы осмысленно беседовать с современным подростком о письмах Цицерона или стихотворениях Сапфо. Изучать классику – почти как путешествовать во времени. Игнорировать античность, сокращать ее изучение – это значит непоправимо обеднять мир интеллекта, фантазии и духа.

Иногда древность кажется настолько заманчиво близкой, что ты будто можешь выйти из дома и сразу попасть на римский форум, и тебе почти уже слышны шелест тог и крики ораторов; а иногда она невозможно далека.

Преемственность непрерывна. Мадонна вполне могла бы петь: «Мы живем в мире классики, и я классическая девушка»[5]. Само ее имя – это, конечно, сокращенное латинское Mea Domina – буквально «Моя Госпожа».

Античность сопровождает меня почти всю мою трудовую жизнь. Я начинал в 2003 году с частного преподавания в Лондоне, почти сразу после выпуска из Оксфордского университета, где изучал классику и английскую литературу в Ориэл-колледже, и сейчас мои ученики рассеяны по всему земному шару.

Конечно, я преподаю и очно, но развитие технологий помогает мне присутствовать на занятии в бестелесном виде, подобно тому, как может являться какое-нибудь младшее божество, только вместо волшебных мечей или шапок-невидимок я раздаю неправильные глаголы.

Ученик может быть в Гонконге, Сингапуре, Америке, а я сижу в своем кабинете в Лондоне и произношу слова древних. Существительные, глаголы и грамматические конструкции с треском, свистом и хрустом пролетают по электрическим проводам, быстрые как мысль, что, возможно, не так уж сильно удивило бы древних людей. У них была богиня Фама (персонификация молвы), которая распространяла свою болтовню по всей планете, сидя в доме на вершине горы.

Латынь распространяется in totum orbem, или по всему миру.

На моих занятиях мы с учениками произносим те же слова, что излетали из уст оратора Цицерона, поэтов Вергилия и Гомера, философа Платона и множества других классиков. Меня это завораживает. Язык по-настоящему мертв, только если он перестал быть на устах, в умах, в сердце.

Уна – моя собака – сделала большие глаза. Собаки как никто умеют это делать.

– Значит, когда ты на своих уроках говоришь мне «sede», и я, как bona canis, то есть хорошая собака, сажусь, я тем самым демонстрирую, что латынь жива, и хоть и не в первых рядах, но все же находится в строю?

– Именно так, – ответил я. – Bona canis!

И погладил ее.

Уна замахала пушистым хвостом: самодовольство ей не чуждо.

На страницах этой книги мы с Уной бродим по грязным и многолюдным улицам на севере Лондона и почти сельским холмам Хэмпстед-хит, но в воображении мы проходим мимо афинского Парфенона во всей его расцвеченной красе, подглядываем за римскими сенаторами, пока Цицерон уличает негодяя Катилину, или просто праздно играем во дворе в кости. Чтобы составить нам компанию в этом путешествии, вам не понадобятся даже ботинки… Остается сказать лишь одно: «Carpe diem».

– Carpe… что? – подняла ушки Уна.

– Это значит не столько «лови день», сколько «возьми от него все». Я хочу сказать, что читать эту книгу можно как угодно: отдельные главы, которые вас зацепят, или все подряд. Академики, филологи-классики и историки античности всю свою жизнь проводят глубоко погружаясь во все аспекты предмета, о котором я здесь рассказываю, и каждый раздел, я надеюсь, станет для вас отправной точкой, если вы захотите исследовать эти области более детально. Ссылки на дополнительные материалы здесь даны в сносках или в библиографии, так что вы можете воспользоваться ими, чтобы проследить за исследованиями или теориями. Все ошибки здесь – мои.

А теперь приготовились – и берите от этой книги всё!

Carpe librum.

Был ранний август, собачьи дни, и по идее должна была стоять собачья жара.

Имелась, правда, одна проблемка. Я в тот момент не нежился на каком-нибудь греческом острове, не загорал близ виноцветного моря, не потягивал коктейль с видом на римскую развалину. Хоть сколько-нибудь виноцветной была только нависавшая надо мной грозовая туча. Разумеется, я был в Англии.

Ливень бушевал уже довольно долго, и бедные мы с Уной ютились под деревом у подножия Парламентского холма, что в Хэмпстед-хит – наиболее достоверном подобии «загорода» в Лондоне. Невдалеке сцепились между собой несколько собак, и этот шерстяной шар с головами напоминал Кербера – трехглавого пса из Аида, да и шума они производили столько, что вполне могли бы и мертвого разбудить. Я поделился этой мыслью с Уной. Она посмотрела на меня с легким презрением – эту особенную гримасу она строит по три-четыре раза на дню.

– Кербер? – переспросила она.

В то утро она вытащила меня из дому, вся разрываясь от кипучей энергии. Теперь она не понимала, почему мы должны останавливаться из-за нескольких капель дождя. Если промокнешь, можно же встряхнуться от носа до хвоста, а если не помогло, то уже дома обтереться об диван. Что мешает нам пойти дальше?

Должен упомянуть, что Уна – изящная черно-белая лерчер. Она фыркнула, приметив белку, и забеспокоилась.

– Кербер, – сказал я Уне. – Ну, знаешь, чудовищный пес Аида? Гераклу еще пришлось его тащить из подземного царства.

Моя тоненькая рубашонка уже насквозь промокла. Уна вздохнула.

Я прикинул, сколько нам еще тут ждать и не пойти ли дальше, и тут наконец дождь перестал лить и начал моросить. Черные тучи разошлись, солнечный луч копьем пронзил небо, и явился разукрашенный лук Ириды, посланницы богов. Уна заморгала, что могло значить только одно: я опять сослался на античность.

Вокруг нас снова начиналась жизнь. Бегуны с наушниками в ушах продолжили пробежку. Школьники в жилетах кислотного цвета вновь пустились на поиски разноцветных флажков. Подростки на великах вернулись к своим трюкам. А остальные залипли в телефоны в ожидании очередного сообщения.

Я повернулся к Уне.

– Так что – Ирида? – спросила она, шевельнув хвостом.