Симона Вилар - Поединок соперниц

Вопрос замужества для меня, как и для любой девицы благородной крови, представлял немалый интерес. Я была честолюбива и не вышла бы ни за кого, кто бы не поднял меня до уровня настоящей госпожи с достойным титулом. А почему бы и нет? Сам Вильгельм I, мой дед по отцу, был рожден от внебрачной связи герцога Роберта Дьявола и дочери кожевенника Арлетты. А стал королем! Мои незаконнорожденные братья Роберт, Реджинальд и Бодуэн — могущественные вельможи Англии. Первый носит титул графа [3]Глочестера, второй Корнуолла, а третий — Девоншира. И, тресни моя шнуровка, я не желала для себя меньшего!

В мои двадцать два года я это уже ясно осознавала. Ведь кроме огромной суммы, выделенной мне в приданое — пять тысяч фунтов полновесным серебром! — не стоило сбрасывать со счетов и то, что я красавица.

Об этом мне говорило не только зеркало и моя льстивая Маго, но и взоры мужчин. Да, я знала, что красива. У меня блестящие темные глаза цвета спелой вишни и золотисто-смуглая кожа, как у восточных красавиц. Этот золотистый отлив придает мне, нормандской девице, особую экзотичность. Рост у меня высокий, царственный, а фигура… Мужчины глядят мне вслед, и я знаю — им есть на что посмотреть! Пояс, что обхватывает талию, я стягиваю на окружности не более семнадцати дюймов. Бедра у меня широкие, а грудь… Как сказал этот противный архиепископ — вызывает плотские помыслы. Лицом я удалась в отца-короля, оно у меня несколько худощавое, с чуть впалыми щеками, а рот… Пожалуй, рот я сочла бы несколько тонкогубым. Жестким, как говорит мой кузен Стефан Блуа. Но это истинный рот потомков Завоевателя.

Главное мое украшение — волосы. Пышные, вьющиеся мелкими кольцами и такие густые, что няня Маго не один гребень сломала, расчесывая их. На первый взгляд они могут показаться черными, но это только в полумраке сводов. На свету же в них явно поблескивает медь — но это вовсе не рыжина, а благородный красноватый отлив. Придворные поэты, сочиняя в мою честь баллады, так и не смогли точно определить их цвет: кто сравнивал их с отблеском факелов в полумраке, кто с ценным красным деревом. Но что мои кудри необычайно красивы, все признают в один голос. Поэтому я не люблю покрывать их вуалью или накидкой. Ну разве что, когда этого требуют приличия. В церкви, например.

Конечно, такая красавица, к тому же дочь короля и богатая невеста, вполне может рассчитывать на блестящую партию. При этом я до сих пор не помолвлена, а в таком возрасте уже просто неприлично оставаться в девицах. Моя сестра Матильда, рожденная в законном браке, уже дважды представала перед алтарем. Первый раз в двенадцать лет, и мужем ее был император Германский Генрих V. В двадцать три она овдовела, а в двадцать шесть вторично обвенчалась с юным графом Анжуйским Жоффруа. Матильда стала графиней Анжу, хотя ее еще все величают императрицей. Меня это выводит из себя, но я утешаюсь тем, что живут они с мальчишкой Анжу как кошка с собакой. И неудивительно — с ее-то гордыней, да еще она на десять лет старше супруга. И все же я завидую Матильде: дважды замужем, два раза госпожа целого края! При этом именно она — любимица Генриха I. Но на то есть причины: у моего отца-кобеля более двадцати бастардов, имеющих полосу на левой стороне герба [4], и всего один законнорожденный ребенок — Матильда. Был у него и сын, наследник — принц Вильгельм. Но одиннадцать лет назад он погиб. Корабль, на котором Вильгельм с друзьями плыл по Ла-Маншу, затонул, и никто с тех пор не видел моего отца веселым.

Правда, одно время и я надеялась стать английской королевой.

Еще когда отец не оправился от потери принца Вильгельма и велись разговоры, кто же наследует корону, многие склонялись к тому, что Генрих сделает своим преемником племянника Теобальда Блуа. Теобальд был старшим сыном сестры отца, графини Адели, дочери Завоевателя, вышедшей замуж за графа Блуа. Меня это не волновало до тех пор, пока Теобальд не прибыл ко двору и не начал проявлять ко мне повышенное внимание. Тогда мне было пятнадцать лет, грудь и бедра у меня оформились, так что Теобальду было на что поглядеть. Я поняла, что подобное внимание предполагаемого наследника может сыграть мне на руку и возвести на английский трон. Я всячески поощряла ухаживания высокородного кузена и почти добилась своего. Почти. Ибо оказалось, что он уже помолвлен с дочерью герцога Каринтского. А помолвка в наше время приравнивалась к венчанию. Но я не отчаивалась, ибо, живя при дворе, не раз слышала, как расторгались подобные соглашения ради политических интересов. И я бы добилась своего, если бы в дело не вмешался мой второй кузен, брат Теобальда — Стефан.

Мы со Стефаном не терпели друг друга. Этого тихоню прислала ко двору Генриха I честолюбивая мамаша Адель, и король отдал ему во владения графство Мортэн. Меня злила подобная щедрость отца, и, будь у меня хоть шанс, постаралась бы выставить Стефана в невыгодном свете. Но, несмотря ни на что, паинька оставался у короля в любимчиках. Именно он, проведав о чувствах ко мне Теобальда, поспешил донести обо всем этой грымзе Адели. Закончилось все скандалом. Властная Адель увезла сына и вынудила жениться, а меня почти на целый год упекли в монастырь.

Монастырь!.. Вот уж местечко! Бесчисленные запреты, нескончаемые посты и службы. Смирение, смирение и еще раз смирение!.. Со мной, дочерью короля, обращались немногим лучше, чем с обычной постоялицей. О, это был ужасный год, и, возвратившись в мир, я точно знала, что сделаю все, что угодно, лишь бы никогда больше не оказаться в стенах обители. Жалея бедных затворниц, я никак не могла понять, как туда можно прийти по доброй воле. Из монастыря я вынесла тайное презрение к женщинам, отгородившимся от мира, и явную симпатию к священнослужителям. О да, аббаты, прелаты, епископы — особенно молодые, ученые, не обезображенные лицемерием и ханжеством, с изяществом носившие дорогие сутаны, — мне очень даже нравились.

Вскоре по возвращении из монастыря я допустила непростительную оплошность. Я влюбилась. И в кого!.. Поистине, род Блуа был для меня роковым. Стремление женить на себе Теобальда, неприязнь к его брату Стефану… и страстная любовь к их младшему брату, аббату Генри. Я увидела его, когда приехала в Руан. Генри было около тридцати, он был обаятелен, образован, учтив. А с каким изяществом он носил свою расшитую сутану, какими душистыми притираниями от него пахло, какие перстни сверкали на его холеных пальцах! Я была сражена. Я была дурой. Потому что сама пришла к нему, стала его любовницей.

Правда, после первой же нашей плотской близости я прозрела. Ночь с мужчиной не доставила мне удовольствия, мне было больно и плохо. То, что мужчина делает с женщиной в постели, — отвратительно! Он просто причиняет ей боль, унижает ее, использует. И о чем только поют трубадуры в своих томных балладах, а глупые дамы слушают их, закатив глаза! Другое дело флирт, свидания, ухаживания, когда мужчина хочет вас и признается в любви! А как приятно быть избранницей рыцаря, когда он посвящает вам свою победу на турнире, сражается ради вас. Но постель! Лежать придавленной, обслюнявленной, слышать сопение и хрипы… Брр!..