Юлия Голубева - Рим. Цена величия

Все радостно спохватились.

– Надо принести малютку! – закричала Ливилла и убежала.

Едва Калигула ступил в триклиний, как все отметили, что он очень бледен и не поднимает головы. Гай молча выслушал все поздравления и возлег на главное ложе. Глаза его упорно смотрели в пол.

Запыхавшаяся Ливилла с малюткой на руках приблизилась к нему и положила девочку на пол перед отцом.

– Это твоя дочь, Гай Цезарь! – звонко сказала она. – Прими ее в свои объятия!

Гай невозмутимо взглянул на копошащийся сверток у своих ног и вдруг отчетливо произнес в наступившей тишине:

– Убийце матери здесь не место! Пусть рабы унесут ее прочь, на свалку! Я никогда не смогу смириться с тем, что это существо виновно в гибели той, которую я любил больше жизни! Она должна поплатиться жизнью за страшное злодеяние.

Слуги не позволили себе медлить в раздумье и поспешили исполнить приказ императора.

Оцепеневшие от ужаса, все молчали. Ливилла глотала крупные слезы, не осмеливаясь возразить, и беспомощно смотрела, как поспешно уносят ребенка. Агриппинилла с расширенными от страха глазами, прижав руки к животу, будто охраняя своего малыша, смотрела на Калигулу. В глазах остальных читалось изумление. Нет! Император одумается! Малютка не может быть виновна в смерти Юнии!

А Гай, по-прежнему глядя в пол, поднял чашу и сказал в полной тишине:

– Меня долго не было с вами. Но теперь я вернулся. И пусть каждый осушит чашу в честь моего возвращения.

Не отводя от императора взгляда, все последовали его примеру, давясь и расплескивая вино. Но ни один из присутствующих не подозревал о том, что пьет до дна чашу своего личного унижения. И когда Калигула наконец поднял глаза, все испуганно вздрогнули – таким яростным и страшным безумием были наполнены они.

В лето консульства Мания Ацилия Авиолы и Марка Азиния Марцелла[28] Рим взбудораженно обсуждал зловещий знак, посланный богами. На небе появилась комета, возвещающая перемены.

Император Клавдий лично пожелал понаблюдать за небесным знамением и приказал разместить ложе в палатинском саду. Тучный одышливый старик, оставшись один в темноте среди таинственно шелестящих деревьев, печально смотрел на небосвод, прочерченный посредине широкой полосой Млечного Пути. Над горизонтом возле яркой Венеры тускло блестела хвостатая звезда.

«Она пришла за мной, – размышлял Клавдий. – Дни мои сочтены. Комета уже предрекла в свое время смерть Юлия Цезаря и Августа. Они теперь римские боги, а значит, скоро к ним присоединюсь и я. Я стану новым римским богом, в мою честь возведут красивый храм, сенат назначит жрецов, и я буду вкушать жертвенный дым, глядя сверху, как меняется и все более возвеличивается Рим. Что ж, это не самый худший удел!»

Клавдий усмехнулся и отпил теплого вина.

«Только вот как я умру? – Император горько улыбнулся далекой комете. – Явно не своей смертью. Я даже знаю имя той, кто поможет мне распрощаться с земным уделом. Моя любимая жена Агриппина всерьез стала опасаться, что я верну любовь родному Британику, отвергнув сына Агенобарба[29]. Мне уже не успеть… Я совершил немало ошибок. Лишь одно я в силах предовратить. Клавдия Акта! Месяц назад я случайно увидел в саду на скамейке Нерона с хрупкой девчонкой. Они целовались, и я расслышал их страстные признания в любви. Когда девочка повернулась, я остолбенел. Как две капли воды она была похожа на Юнию Клавдиллу, только рыжая и с зелеными глазами. Нерон нехотя признался мне потом, что это Акта, вольноотпущенница. Значит, дочь Калигулы выжила и через много лет, пройдя лишения и унижения рабской участи, нашла дорожку к сердцу сына Агриппиниллы. Но я слишком ненавижу свою жену, чтобы рассказать ей о своем открытии. Я не хочу, чтобы ей вспомнилась ее старая клятва. Дочь Калигулы и Нерон не должны быть вместе. Это приведет империю к гибели!»

Успокоенный этой тайной, император крепко уснул в саду на роскошном ложе. Хвостая звезда продолжала свой путь по небосводу.

Vale! – «Будь здоров!» (лат.). Этим словом римляне обычно заканчивали письма.

Ключами Египта считались с суши – укрепленный город Пелузий, близ устья восточного рукава Нила, с моря – остров Фарос близ Александрии со знаменитым маяком, сооруженным при Птолемее Филадельфе.

Это подлинное описание дома Ливии.

См.: Тацит. «Анналы», II, 71.

Букв.: меднобородый (лат.).

498 г. до н. э.

См.: Светоний. «Жизнь двенадцати цезарей». Нерон.

Поросенок (лат.).

Быстроногий (лат.).

«Венера». Самое удачное падение, когда кубики падали на различные очки (I, III, IV, VI).

«Пес». Самое неудачное, если все они падали на сторону с цифрой I (I, I, I, I).

В скачках участвовали четыре колесницы, различавшиеся по цвету платья своего возницы, отсюда и возникло название партий приверженцев того или иного возницы: «красные», «белые», «зеленые» и «синие».

Столб, сооруженный Августом, на котором были начертаны расстояния от Рима до главных городов империи и провинций. Находился на форуме недалеко от ростральной трибуны.

Ритуальная формула обращения к богу при жертвоприношении, букв.: «Будь почтен, возвеличен (этой жертвой)».

Символическое восклицание во время свадебной церемонии.

Брат-близнец Тиберия Гемелла – Германик – умер в 23 г. н. э.

В 9 г. н. э. три римских легиона под командованием Публия Квинтилия Вара попали в засаду в Тевтобургском лесу и были уничтожены германцами.

Праздничный возглас во время шествий и гуляний.

37 г. н. э.

Клясться именем Геркулеса могли только мужчины.

Жители города Ателлы считались грубыми дураками. «В амфитеатре» – значит на потеху толпы; «поджарить» – сжечь наполовину, в знак ненависти и презрения.

Место в центре арены, украшенное египетскими обелисками, жертвенниками, статуями богов и возничих-победителей.

Этими словами у римлян обычно начинались письма, не предназначенные для чужих глаз.