Александр Дюма - Двадцать лет спустя

Поэтому, в то время как весь Париж ликовал по поводу возвращения короля, которое было назначено на послезавтра, один Гонди среди общего веселья был в таком дурном расположении духа, что послал за двумя людьми, которых он призывал обыкновенно, когда на него нападала мрачность. Это были: граф де Рошфор и нищий с паперти Святого Евстафия.

Они явились к нему со своею обычной точностью, и коадъютор провел с ними часть ночи.

Пока д’Артаньян и Портос отвозили кардинала в Сен-Жермен, Атос и Арамис, расставшись с ними в Сен-Дени, вернулись в Париж.

Каждый из них должен был сделать по визиту.

Едва скинув дорожные сапоги, Арамис полетел в ратушу к госпоже де Лонгвиль. Услышав о том, что мир заключен, прекрасная герцогиня раскричалась: война делала ее королевой, мир лишал ее этого сана. Она заявила, что никогда не подпишет договора и что она желает вечной войны. Но когда Арамис представил ей этот мир в его настоящем свете, со всеми его выгодами, когда он предложил ей, взамен спорного и непрочного королевства в Париже, подлинное вице-королевство в Пон-де-л’Арше, то есть власть над всей Нормандией, когда герцогиня услышала о пятистах тысячах, обещанных ей кардиналом, и о чести, которая ей будет оказана молодым королем, обещавшим быть крестным отцом ее сына, – г-жа де Лонгвиль уже только для виду, по привычке всех хорошеньких женщин, продолжала возражать, чтобы затем весьма охотно сдаться.

Арамис делал вид, что верит в искренность ее гнева, и продолжал убеждать, чтобы не отказать себе в приятном сознании, будто убедил ее.

– Герцогиня, – сказал он ей, – вы желали одержать победу над принцем, вашим братом, – величайшим полководцем наших дней, а когда выдающаяся женщина захочет чего-либо, то всегда достигнет цели. Вы победили принца Конде: он вынужден прекратить войну. Теперь привлеките его в нашу партию. Восстановите его понемногу против королевы, которую он не любит, и Мазарини, которого он презирает. Фронда – комедия, в которой мы сыграли только первый акт. Посмотрим, какой будет Мазарини при развязке, то есть тогда, когда принц благодаря вам отвернется от двора.

Г-жа де Лонгвиль была побеждена. Фрондирующая герцогиня была настолько уверена в могуществе своих прекрасных глаз, что нисколько не сомневалась в их влиянии даже на принца Конде; и скандальная хроника того времени гласит, что эта задача оказалась ей вполне по силам.

Атос, расставшись с Арамисом на Королевской площади, отправился к г-же де Шеврез. Эту фрондирующую особу тоже надо было убедить; но уговорить ее было труднее, чем ее молодую соперницу. В договор ее имя внесено не было, г-н де Шеврез не назначался губернатором никакой провинции, и если бы даже королева согласилась быть крестной матерью, то разве что внука или внучки герцогини.

Поэтому при первых же словах о мире г-жа де Шеврез нахмурила брови и, несмотря на логичные доводы Атоса, доказывавшего, что дальнейшая война невозможна, она настаивала на ее продолжении.

– Прелестный друг мой, – сказал Атос, – позвольте мне сказать вам, что все устали от войны и, кроме вас и коадъютора, все, я полагаю, жаждут мира. Вы только опять добьетесь ссылки, как то было при Людовике Тринадцатом. Поверьте мне, эпоха успешных интриг для нас кончилась, и вашим прекрасным глазам не суждено потухнуть, оплакивая Париж, в котором, пока вы будете в нем, всегда будут две королевы.

– О! – воскликнула герцогиня. – Я не могу вести войну одна, но я могу отомстить этой неблагодарной королеве и ее властолюбивому фавориту, и… клянусь честью, я отомщу.

– Герцогиня, – сказал Атос, – умоляю вас, не портите будущее Бражелону. Сейчас карьера его устраивается; принц Конде благоволит к нему, он молод, – дадим утвердиться молодому королю! Увы, простите мою слабость, для каждого человека настает пора, когда он начинает жить в своих детях.

Герцогиня улыбнулась полунасмешливо-полунежно.

– Граф, – сказала она, – я опасаюсь, что вы стали приверженцем двора. Нет ли у вас уже голубой ленты в кармане?

– Да, герцогиня, у меня есть лента ордена Подвязки, пожалованная мне королем Карлом Первым за несколько дней до его смерти.

Граф говорил правду: он не знал о просьбе Портоса, и ему не было еще известно, что у него есть еще одна.

– Итак, надо становиться старухой, – сказала герцогиня задумчиво.

Атос взял ее руку и поцеловал. Она вздохнула, глядя на него.

– Граф, – сказала она, – Бражелон, должно быть, прекрасное поместье. Вы человек со вкусом; там, должно быть, лес, вода, цветы.

Она снова вздохнула и подперла свою прелестную голову кокетливо изогнутой рукой, все еще восхитительной формы и белизны.

– Герцогиня, что вы говорите? Вы еще никогда не выглядели моложе и прекраснее.

Она покачала головой.

– Виконт де Бражелон остается в Париже? – спросила она.

– Вы о нем думаете?

– Оставьте его мне.

– Ни за что. Если вы забыли историю Эдипа, то я хорошо ее помню.

– В самом деле, вы очень милы, граф, – сказала она после минутного раздумья, – и я с удовольствием погостила бы месяц в Бражелоне.

– А вы не боитесь, что у меня будет много завистников? – спросил любезно Атос.

– Нет, я поеду туда инкогнито, под именем Мари Мишон.

– Вы очаровательны.

– Но не удерживайте Рауля при себе.

– Почему?

– Потому что он влюблен.

– Он еще ребенок!

– Он и любит ребенка.

Атос задумался.

– Вы правы, герцогиня, эта странная любовь к семилетней девочке может со временем сделать его несчастным. Предстоит война во Фландрии; он поедет туда.

– А когда он вернется, вы его пришлете ко мне; я дам ему броню против любви.

– Увы, сударыня, – сказал Атос, – в любви, как и на войне, броня стала бесполезным предметом.

В эту минуту в комнату вошел Рауль. Он пришел сообщить графу и герцогине, со слов своего друга, графа де Гиша, что торжественный въезд короля, королевы и министра назначен на завтра.

На следующий день действительно двор с утра стал готовиться к переезду в Париж.

Королева еще накануне вечером призвала к себе д’Артаньяна.

– Меня уверяют, – сказала она ему, – что в Париже не совсем спокойно. Я боюсь за короля; поезжайте вы у правой дверцы моего экипажа.

– Ваше величество можете быть спокойны, – сказал д’Артаньян. – Я отвечаю за короля.

И, поклонившись королеве, он вышел. Дорогой он встретил Бернуина, который сообщил ему, что кардинал хочет его видеть по важному делу.

Он тотчас отправился к кардиналу.

– Говорят, – сказал ему тот, – что в Париже возмущение. Я буду по левую руку от короля, и так как опасность всех больше угрожает мне, то вы держитесь возле левой дверцы.