Вера Космолинская - Коронованный лев

А дальнейшее уверило меня в том, что все происходящее, оказывается — всего лишь сон.

Наша компания, все в том же составе, очень удобно парила в пространстве безо всякой опоры. Сотни маленьких язычков пламени, а может быть — звезд, совершали вокруг нас медленное безостановочное вращение. Мы расположились в вакууме как в мягких креслах и с умеренным любопытством поглядывали друг на друга и на вальсирующие звезды.

— Интересно, — проговорила Ира, размышляя вслух. — А я-то думала, что не сплю и нахожусь совсем в другом месте…

— Во сне всегда кажется, что не спишь, — отозвалась Света. — Правда, меня это не касается — я всегда знаю, когда я сплю. Так что, какая тебе разница? Ты же мне только снишься.

— Вот и нет, — обиделась Ира. — Это ты мне снишься! И что ты вообще делаешь в моем сне?

«Забавно они рассуждают, — подумала я. — А ведь сами — всего лишь сны…»

— Ага, ваш это сон… — иронично проворчала Оля. — Еще скажите, что это сон Брахмы!

— Есть и такая глобальная гипотеза, — миролюбиво согласился папа, явно тихо потешаясь. — И аллегорически — не противоречит истине.

Откуда-то почти неслышно лилась музыка, и мы не сразу заметили, что ее такты каким-то образом складываются в рассказ. Это ни в коем случае не было сколько-нибудь внятной речью — смысл возникал в голове сам собой. Следить за ним оказалось довольно занятно, и мы с удовольствием принялись «слушать» зашифрованную сказку.

Жили-были в далеком будущем двое безумных ученых, — другие в сказках вообще попадаются редко, — решившие перекроить мир по своему вкусу. И вернувшись в далекое для себя прошлое, изменили ход истории так, что все следовавшие затем столетия оказались стерты, будто никогда их и не было, и будто все, кто жил в них, никогда не рождались и никогда уже не появятся на свет. И теперь никому из их мира остановить их уже нельзя. А вот мы пока еще можем. Так почему бы нам не сделать доброе дело, а заодно спасти самих себя?

Действительно — почему бы нет? С удовольствием! Продолжение сказки обещало быть интересным. А вот и пункт назначения: Шампань, десятое августа тысяча пятьсот семьдесят второго года — удивительная четкость названий и цифр для сна, врезающаяся в память, прожигающая себе в ней дорожку…

Увы, но сон прервался. И то, что я утыкаюсь носом в подушку, окончательно в этом убеждало. А жаль… Так ничего толком и не началось.

Открывать глаза не хотелось. Оставалась еще некоторая надежда на то, что сон вернется. Но потихоньку она рассеивалась. Да и подушка, похоже, сбилась. Не открывая глаз, я ткнула ее рукой — и она показалась мне какой-то странной на ощупь. И какое загадочное сцепление — то ли щека царапнула подушку, то ли подушка — щеку. Диванная? Еще больше меня озадачила даже не подушка, а мое собственное «самоощущение», возникшее при движении. Несколько минут я пыталась сообразить, что же меня может так озадачивать, но к определенному выводу не пришла. Между тем, сонливость продолжала развеиваться, и мне вдруг пришло в голову, что никогда поутру у меня не бывало такого отличного самочувствия, да еще в феврале. Подумав так, я зевнула напоследок и открыла глаза…

Ничего себе! Что еще за шутки?!

Подскочив на кровати, я села. Сердце заколотилось как заведенное, будто требуя, чтобы его срочно выпустили, причем выскочить оно, похоже, собиралось через макушку. Под левой ключицей что-то неприятно кольнуло, но мне было уже не до таких пустяков.

Где это я?! Кровать была незнакомой, вычурно-резной, с высокими подушками и фигурными столбиками. Постельное белье, хоть далеко не ветхое и не сыплющееся прахом, напоминало музейный экспонат — из плотной ткани, похоже, атласной, темно-красного цвета и покрытое тканым узором в тон.

В небольшое раскрытое окно в толстой стене лился мягкий утренний свет и врывался легкий теплый ветерок, влажный от недавно прошедшей грозы. Воздух был совершенно, ненормально, летним и будто лесным — очень чистым. И за окном пели птицы.

То, что внезапно могло наступить лето, поразило меня куда больше, чем причудливый гардероб того же музейного вида, большие бронзовые канделябры в откровенно барочном стиле и плотные занавеси с тяжелыми кистями. Соскочив с кровати, я бросилась к окну и высунулась наружу. Ни города, ни февраля там не было в помине. Так, так… без паники. Понятно! Я вздохнула с облегчением. Я просто все еще сплю. Мне же хотелось узнать, что будет дальше. Что ж, сурово и красиво — внизу открывался замковый двор, окруженный каменными стенами, чуть в стороне виднелась часть парка, а дальше угадывались по одну сторону обширные свободные пространства, по другую — темная масса векового леса. Невдалеке, невидимая отсюда, — я просто знала это, как часто бывает во сне, — катила свои синие волны Марна. Еще бледное небо, зелень и серый надежный камень, вызвали у меня мгновенное чувство пьянящего восторга — как результат на славу удавшегося эксперимента. Но вместе с тем… вместе с тем меня не покидало чувство смутной тревоги, какой-то ошибки, которая, казалось бы, не была впрямую связана ни с перемещениями во времени, ни с какими вселенскими катастрофами. Какое-то довольно мелкое недоразумение, о котором меня забыли предупредить, не опасное ни для жизни, ни для здоровья. Что бы это могло быть? Ответ как будто лежал на поверхности, на самом видном месте, и потому все время ускользал. А может быть, я сомневаюсь в том, что это сон? Может быть. Вот стена. Она каменная. И если ударить по ней кулаком…

— Ах ты, черт!..

Во-первых, больно, не стоило так сильно бить, до искр из глаз, сдирая кожу с костяшек, да потом еще стукаться лбом в выступающий оконный проем. А во-вторых… от звука собственного голоса у меня вдруг волосы встали дыбом, по коже прошел мороз. Что у меня с голосом? Он оказался глухим и хриплым, как рычание. А с рукой?.. Она могла бы принадлежать какому-нибудь не в меру ухоженному орангутангу… Я с ужасом посмотрела на другую — она была не лучше. Разве они мои?!..

«Да, мои, — сказало вдруг что-то отчетливо и спокойно внутри меня. — Тут все правильно». И будто сквозь вату пришло воспоминание о недавнем «сне» — мы не должны были попадать в прошлое сами по себе, мы должны были занять место людей, которые на самом деле существовали. Занять место?.. Нет. Оказаться внутри них. Быть ими, помнить то, что помнили они, знать то, что они знали… Чувствуя что-то похожее на подступающий обморок — хотя до сих пор мне было абсолютно неизвестно, как же именно он подступает, но, кажется, сейчас я это узнаю, — я медленно обернулась и посмотрела в венецианское зеркало, висевшее у окна…