Симона Вилар - Лазарит

Прецептор не стал возражать. Маленький Мартин получил напутствие и благословение в дальнюю дорогу, после чего рыжий норвежец взял его за руку и они покинули пределы Орденского дома госпитальеров.

Только убедившись, что за ними не следят, Эйрик отвел мальчика в ближайшую харчевню на побережье Золотого Рога и накормил его густой мясной похлебкой. Себе же велел подать кувшин вина и добрый ломоть свиного окорока.

— Какой же ты все-таки тихоня, — ворчал норвежец, вгрызаясь крепкими зубами в вяленое мясо, хоть и был втайне доволен, что, судя по всему, особых хлопот с этим мальчишкой не предвидится. — По тебе и не скажешь, что ты сын славного ярла! Не дело, конечно, что он оставил тебя и твою матушку на столь долгое время без вестей и поддержки, но ведь и вправду мог сгинуть где-то. Такова судьба воина, но теперь будет кому о тебе позаботиться. Не робей, малыш, не пропадешь…

При этом Эйрик не переставал налегать на густое и темное хиосское. Голос его становился все невнятнее, пока, наконец, он не уронил огненно-рыжую голову на дощатый, изрезанный надписями на многих языках стол и не захрапел.

Подобное в питейных заведениях Галаты никому не было в диковину. А поскольку Эйрик, несмотря на молодость, имел поистине богатырские плечи и на его поясе болтался длинный меч с крестообразной гардой, никто не решился его потревожить.

Мартин просидел рядом со своим «дядей» до самого вечера, с любопытством, но без боязни разглядывая посетителей харчевни. Те приходили и уходили, ели, пили, ссорились, буянили. На них с Эйриком никто не обращал внимания до тех пор, пока совсем не стемнело. Лишь тогда в неверном свете масляной лампы за их стол подсели двое гнусного вида проходимцев и принялись трясти храпящего норвежца и запускать лапы в его кожаную суму.

Встревоженный Мартин, не зная, как разбудить рыжеволосого великана, нашел простой выход — впился зубами в его руку. Эйрик вскочил с громовым рыком, опрокинув стол, и хотя мошенники тут же бросились наутек, успел-таки наподдать одному из убегавших под костлявый зад.

— Я вроде бы немного вздремнул? — осведомился норвежец, дико озираясь налитыми кровью глазами. — А ты… ты, выходит, не удрал, малыш?.. Это славно! Не то досталось бы мне от нашего благодетеля… А ведь он и в самом деле благодетель, раз уж принял такое участие в твоей судьбе. И пусть подобных ему величают еврейскими собаками, распявшими Христа, — клянусь богами старой родины, с этим человеком вполне можно иметь дело… А теперь — в путь, Мартин!

Он стиснул в своей громадной лапище ручонку мальчика, и они вышли в сгущающиеся сумерки.

Мало кому довелось видеть, как уже в полной темноте рослый, плотно закутанный в плащ молодой человек и мальчик в грубой накидке с остроконечным капюшоном миновали путаный лабиринт переулков Галаты. Вступив в квартал, где на многих дверях виднелось изображение звезды Давида, они постучались в одну из таких дверей, скрытую в глубокой тени под деревянной перголой, увитой виноградными лозами.

Из-за двери донесся голос, о чем-то негромко спросивший, и как только Эйрик произнес условленные слова, она распахнулась.

Мартин увидел перед собой сутуловатого длиннобородого мужчину с темными вьющимися волосами до плеч и плоской шапочке, чудом державшейся на затылке. В руках у мужчины чадила плошка с горящим фитилем. Отблески колеблющегося пламени озаряли его смуглое удлиненное лицо с хрящеватым носом с заметной горбинкой.

— Благословен праотец Авраам от владыки неба и земли! Я уж решил, что ты потерял ребенка, Эйрик, рыжий пройдоха!

— Ну вы, право, и скажете, почтенный ребе! — загудел норвежец. — Все сделано, как велено. Хотя того, что предрекли этому парню норны,[8] все равно не изменит никто. Даже вы, господин Ашер бен Соломон.

Еврей на это ничего не ответил. Он наклонился к ребенку, который смотрел на него своими синими, как льдинки, глазами, и взгляд его был серьезным и настороженным. Однако мальчик легко позволил взять себя за руку и повести вглубь дома.

— Хава, иди скорее сюда, Хава! — позвал Ашер, поднимаясь по лестнице. — Эйрик привел того христианского мальчика, о котором я тебе рассказывал.

Мартин увидел, как на площадке лестницы появилась высокая красивая женщина в светлых одеждах с маленьким ребенком на руках. Завидев светловолосого мальчика, которого держал за руку ее муж, она сошла вниз и с улыбкой взглянула в его лицо.

— Какой голубоглазый! И красивый, — добавила она, кладя ладонь на светлую макушку Мартина. При этом она спустила своего двухлетнего малыша на пол, и упитанный кудрявый карапуз тут же прильнул к незнакомцу и что-то залопотал на своем птичьем языке.

Мартин впервые за все это время улыбнулся. Ашер и его жена Хава следили за тем, как их сын косолапит, увлекая за собой чужого ребенка, явившегося в этот дом из приюта.

— Кажется, у Иосифа появился новый дружок, — с улыбкой произнесла госпожа Хава.

— Бог Иакова да ниспошлет им обоим благодать! — отозвался ее супруг. — Надеюсь, с его благословения то, что я задумал в отношении этого потомка назареян,[9] в один прекрасный день принесет добрые плоды.

21 марта 1191 г. Остров Сицилия.

Неф церкви в обители Сан-Сальваторе был украшен росписью от каменных плит пола до дубовых балок свода. Лики и одеяния святых и праведников были выписаны с византийской роскошью и дышали величием. Однако вся эта божественная красота таилась в полумраке, ибо только в одно узкое, как бойница, окно над алтарем проникал закатный луч солнца. Косо падая вниз, он освещал фигуру смиренно склонившегося в молитвенной позе человека. Мужчина стоял на коленях, касаясь лбом крепко сцепленных пальцев рук, и горячо молился. В его негромком, как шелест ткани, голосе звучала смиренная просьба:

— Для славы твоей, Господь Всемогущий, для цели великой и во имя Твое! Благослови же предпринятое мною ради Сына Твоего, принявшего муки на кресте ради нашего спасения! Не лишай меня, Господи, милости твоей, помоги исполнить данную мною клятву, дабы смог я освободить град Иерусалим во имя Христа, Он же есть Бог воскресший и живущий, и вновь грядущий в славе судить живых и мертвых… Дай же мне совершить намеченное, ибо я всего лишь ничтожный раб, а все остальное в непостижимой воле Твоей!..

Мужчина с глубоким чувством осенил себя знаком креста и начал подниматься с колен.

В сумраке храма закатный луч, словно сияющий указующий перст, коснулся его чела, а фигура молящегося, выпрямляясь, будто преисполнилась таинственного величия. Вот вспыхнула алым откинутая нетерпеливым движением пола плаща, расправились могучие плечи, гордо взметнулась голова с золотисто-рыжей, свободно ниспадающей гривой — густой и жесткой, подобной львиной. Простое медное очелье, смирявшее буйную гриву, внезапно засверкало, как золотая корона. И неспроста: этот человек в самом деле был властителем — королем Англии Ричардом I Плантагенетом, носившим прозвище Львиное Сердце.