Юрий Шестера - Аляска, сэр!

К вящей радости продавца, покупатель заплатил за мартышку объявленную им сумму, даже не торгуясь. Затем под его диктовку тщательно записал основной ассортимент питания и, узнав, что обезьянка практически всеядна, несказанно обрадовался. Напоследок продавец предупредил, что выгуливать мартышку надо обязательно на поводке. Но не на ременном или веревочном, поскольку такие она может легко перекусить и убежать, а исключительно на тонкой цепочке. И, разумеется, услужливо предложил несколько имеющихся в его магазине вариантов цепочек, уже прикрепленных к ошейникам.

Алексей Михайлович выбрал самый дорогой – блестящий поводок тонкого плетения длиной в полторы сажени. Затем аккуратно надел ошейник на обезьянку и вывел ее из вольера. Та тут же начала яростно стягивать цепкими лапками ошейник с шеи, и Алексей Михайлович вопросительно посмотрел на продавца.

– Не волнуйтесь, сэр, привыкнет, – успокоил его тот, не забыв подобострастно улыбнуться столь щедрому и выгодному покупателю.

– Ну что ж, Макака, тогда пошли домой, – изрек новоиспеченный хозяин мартышки и, поблагодарив продавца, вышел из магазинчика.

Кличка обезьянки родилась в его голове как-то сама собой.

Макака положила лапки на плечи Алексея Михайловича, как бы обнимая его, и притихла, едва слышно повизгивая. Он благодарно погладил зверушку, а затем пересадил на стол, достал из шкафа банан и протянул его ей. Та жадно схватила любимое лакомство, ловко, почти молниеносно очистила его, откусила довольно солидный кусок и начала блаженно жевать, признательно поглядывая на хозяина.

К удивлению русских моряков, гавайцы, явно избалованные частым посещением их островов кораблями европейцев, заламывали теперь за фрукты сногсшибательные цены. (В отличие, например, от острова Нукагива, расположенного чуть южнее экватора, где туземцы продавали всевозможные тропические лакомства практически за бесценок.) Поэтому здесь, в Дестеро, капитаны шлюпов ограничились закупкой фруктов только для нужд кают-компаний, тогда как сам Алексей Михайлович запасся ими тут впрок. Ведь следующая остановка ожидалась теперь только в Петропавловске на Камчатке, а там, как ему было известно, фруктами и не пахло.

Наблюдая за активно поедающей банан Макакой, Воронцов неожиданно вспомнил слова продавца-португальца о прекрасных подражательных способностях зеленых мартышек. И тут его, что называется, осенило! Он вскочил со стула и возбужденно заходил взад-вперед по довольно тесной каюте. В голове графа рождался план отмщения обидчику.

Наконец, несколько успокоившись, Алексей Михайлович снова подсел к столу и пристально посмотрел на мартышку.

– Извини, Макака, но тебе, кажется, предстоит стать моим орудием мщения, – загадочно произнес он.

Крузенштерн, нервно постучав в дверь и даже не дождавшись разрешения войти, буквально ввалился в адмиральскую каюту Резанова.

– В чем дело, Иван Федорович? – строго спросил камергер, будучи изрядно покороблен бесцеремонностью капитана, который доселе вел себя по отношению к нему достаточно корректно.

– На шлюпе произошло чрезвычайное происшествие, Николай Петрович! – выпалил визитер, словно бы и не заметив недовольства хозяина каюты.

Резанов аккуратно вытер о тряпочку испачканный чернилами кончик гусиного пера, которым только что писал что-то на бумаге, и отложил его в сторону. Озадачившись непривычно возбужденным состоянием Крузенштерна, поддаваться его настроению, однако, не стал.

– Присаживайтесь, Иван Федорович, – сухо предложил он нежданному гостю. – И спокойно объясните, пожалуйста, что случилось.

Крузенштерн нервно пододвинул кресло к столу и, усевшись напротив Резанова, продолжил по-прежнему запальчиво:

– Графская обезьяна…

– Успокойтесь, прошу вас! – перебил его камергер, поморщившись. – Вы же, в конце концов, не институтка, а флотский офицер, да еще и руководитель экспедиции!

Крузенштерн на мгновение непонимающе замер, но когда уловил-таки смысл слов собеседника, продолжил уже чуть более спокойно:

– Извините, Николай Петрович, но я действительно крайне возмущен безобразной выходкой графа Воронцова!

Резанов облегченно вздохнул: он опасался услышать от капитана о чем-то и впрямь из ряда вон выходящем, угрожавшем, не дай бог, безопасности шлюпа. «А тут всего-навсего очередное выяснение отношений между соперниками», – усмехнулся камергер про себя.

– Продолжайте, Иван Федорович, я внимательно слушаю вас.

– Так вот… Вхожу я, значит, в свою каюту и – что же вижу?! В моем кресле, за моим письменным столом сидит эта паршивая графская обезьяна! Мало того! Она листает журнал с моими путевыми заметками и каждый лист обливает чернилами из стоявшей у меня на столе бутыли! Когда на мой крик прибежал вестовой[8] и принялся ловить эту поганку, она прытко убежала в спальню… Я же чуть не плакал: эта тварь успела уничтожить добрую половину моих записей, сделанных, почитай, почти за год нашего плавания! – Лицо мореплавателя исказилось гримасой страдания.

– Сочувствую вам, Иван Федорович, – искренне пособолезновал камергер. А затем, ненадолго задумавшись, философски изрек: – Полагаю, это просто-напросто вернулся брошенный вами же бумеранг.

– ?!..

– Я имею в виду, что проделка обезьяны – своего рода расплата за тот ваш необдуманный поступок в кают-компании «Надежды», когда мы стояли у Гавайских островов. Видимо, граф Воронцов просто не нашел другого способа отомстить вам.

– Но не столь же иезуитским образом!

– Согласен: случай возмутительный. Однако лично для меня он лишний раз подтвердил остроту ума Алексея Михайловича, – с заметной долей удовлетворения констатировал Резанов. – К тому же, должен признать, тем самым граф Воронцов обеспечил вам, Иван Федорович, превосходное паблисити – по возвращении в Кронштадт ваше имя непременно окажется в центре внимания аристократических кругов Петербурга. Еще бы! Получение сатисфакции не на какой-то там заурядной дуэли, а именно таким, как вы соизволили выразиться, иезуитским способом!

– Спасибо и на том, Николай Петрович, – мрачно поблагодарил Крузенштерн собеседника. – Только будь граф моим подчиненным, я бы списал его на берег в первом же порту!

– Ну, до Петропавловской гавани надо еще добраться, – многозначительно усмехнулся камергер. И добавил: – Хорошо, с графом Воронцовым я разберусь. Однако сейчас меня больше интересует, что сталось с его обезьянкой?..

Капитан отвел глаза в сторону.

– Когда вестовой изловчился и поймал-таки ее, то выбросил по моему приказу за борт, – буркнул он.