Бернард Корнуэлл - Хроники Артура

— Прийти к такому — от Иски, — тихо промолвил он.

— Прийти к такому — от Минидд Баддона, — отозвался я. Артур пожал плечами.

— Бедный Утер, — вздохнул он, верно, подумав о клятве, в силу которой Мордред стал королем, о клятве, что привела к этой согретой солнцем песчаной косе у моря.

Вскоре после полудня прибыли Мордредовы подкрепления. По большей части пешие, они шли длинной, беспорядочной колонной к западному берегу озера. Мы насчитали с сотню воинов и знали — это еще не все.

— Они наверняка устали, — утешал нас Артур, — а у нас — призрачная ограда.

Но теперь у врагов был друид. Вместе с подкреплением прибыл Фергал, и уже час спустя после первого появления колонны копейщиков друид подкрался к ограде и по-собачьи понюхал соленый воздух. Он бросил пригоршню-другую песка в сторону ближайшей головы, попрыгал на одной ноге, подбежал к копью и опрокинул его. Ограда была проломлена. Фергал запрокинул голову к солнцу и издал торжествующий вопль. Мы натянули шлемы, подобрали щиты и принялись передавать друг другу точильные камни.

Начался прилив; первые рыбачьи лодки уже возвращались домой. Мы громко окликали проплывающие мимо косы суденышки, но рыбаки пропускали наши призывы мимо ушей: простой люд имеет все причины опасаться вооруженных копейщиков. Однако Галахад помахал золотой монетой и приманил-таки лодчонку: она опасливо подошла к берегу и ткнулась в песок рядом с пылающим погребальным костром. Двое мореходов, оба с густо покрытыми татуировкой лицами, согласились отвезти женщин и детей к ладье Каддога, что была уже почти на плаву. Мы дали рыбакам золота, усадили в лодку детей и женщин и отправили с ними одного из раненых копейщиков в качестве охраны.

— Скажите остальным рыбакам, — наказал Артур татуированным мореходам, — мы заплатим золотом любому, кто приведет свою лодку заодно с Каддогом. — Он коротко попрощался с Гвиневерой, я — с Кайнвин. На мгновение я прижал ее к себе и понял, что слова не идут с языка.

— Останься в живых, — попросила она меня.

— Ради тебя — останусь, — пообещал я, и помог столкнуть лодку в воду, и проводил ее взглядом. Лодка медленно отошла от берега.

Мгновение спустя от проломленной призрачной ограды галопом примчался один из наших верховых разведчиков.

— Они идут, господин! — заорал он.

Я попросил Галахада застегнуть мне ремни шлема и потуже закрепить на левой руке щит. Галахад вручил мне копье.

— Храни тебя Господь, — промолвил он и подобрал свой собственный щит с христианским крестом.

На сей раз в дюнах мы сражаться не собирались: на то, чтобы растянуть щитовую стену через всю холмистую часть песчаной косы, людей у нас не хватало, а значит, Мордредовы всадники легко обошли бы нас с флангов, окружили бы и мы были бы обречены умереть в стягивающемся кольце врагов. Не стоило биться и в крепости, ведь там нас осадят и отрежут от моря, когда прибудет Каддог. Так что мы отступили на узкую оконечность косы, туда, где наша щитовая стена встала бы от одного берега до другого. Погребальный костер все еще пылал у самой линии водорослей, отмечающей границу прилива, и, пока мы ждали врага, Артур приказал подбросить в пламя еще пла?вника. Мы поддерживали огонь до тех пор, пока не завидели людей Мордреда, и только тогда выстроились в щитовую стену в нескольких шагах от костра. В центре нашего строя взвилось темное знамя Саграмора, мы плотно сомкнули щиты и стали ждать.

Нас было восемьдесят четыре, а Мордред привел против нас более сотни воинов, но при виде нашей готовой к бою щитовой стены враги остановились. Несколько Мордредовых конников, пришпорив коней, ринулись через озерные отмели, надеясь обогнуть нас с флангов, но там, где южный берег близко подступал к морю, дно резко понижалось, и объехать нас всадникам не удалось, так что они спешились и вместе со щитами и копьями поспешили присоединиться к длинному строю Мордреда. Я поднял глаза: солнце наконец-то заскользило вниз к высоким западным холмам. Еще немного, и «Придвен» окажется на плаву, хотя Каддоговы люди еще возились со снастью. Ждать уже недолго, скоро приплывет Каддог, думал я, но по западной дороге подходили все новые вражеские копейщики. Силы Мордреда росли, а мы слабели.

Фергал, с бородой, украшенной лисьим мехом и увешанной косточками, вышел на песок перед нашей щитовой стеной и запрыгал на одной ноге, вытянув руку в воздух и зажмурив глаз. Он проклял наши души, посулив их огненному змию Кром Даба и волчьей стае, что рыщет в Ущелье Стрел под сенью пиков Эрири. Женщин наших отдадут на потеху демонам Аннуина, а детей наших гвоздями приколотят к дубам Ардду, завывал он. Друид проклял наши мечи и копья и произнес заклинание, способное сокрушить наши щиты и потроха наши обратить в воду. Он выкрикивал все новые и новые наговоры, обещая, что в Ином мире пищей нам послужит дерьмо гончих Арауна, а вместо воды мы станем лизать желчь змей Кефидда.

— Глаза ваши вытекут кровью, — напевал он, — в утробах заведутся черви, а языки почернеют! На ваших глазах изнасилуют ваших женщин и убьют ваших детей!

Некоторых из нас он называл по имени, угрожая небывалыми муками, и, дабы отвратить его чары, мы запели Битвенную Песнь Бели Маура.

С тех пор и доныне не внимал я более этой песни воинов и в жизни не слыхивал, чтобы пели ее лучше, чем на том омытом морем клочке прогретого солнцем песка. Нас было мало, зато собрались лучшие. Во всем щитовом строю нашлось бы от силы двое-трое юнцов; остальные — закаленные, опытные воины — прошли сквозь бессчетные битвы, привыкли к запаху крови и умели убивать. Боги войны!.. Ни одного слабака не было среди нас, ни одного такого, на кого нельзя было бы положиться в строю, ни одного, кто дрогнул бы в битве, и как же мы пели в тот день! Мы заглушили проклятия Фергала, и зычные наши голоса, верно, долетали через водную гладь туда, где на борту «Придвен» ждали женщины. Мы пели, взывая к Бели Мауру, что запрягал ветра в свою колесницу, чье копейное древко было что древесный ствол и чей меч крушил врага, как серп режет чертополох. Мы пели о его жертвах, брошенных догнивать в пшеничных полях, и о женах, ставших вдовами волею разгневанного Бели Маура. Башмаки его — что мельничные жернова, щит — железный утес, а высокий плюмаж шлема задевает звезды, — вот как мы пели.

Мы пели, и на глаза у нас наворачивались слезы, а сердца врагов наших сжимались от страха.

Песнь завершилась яростным воплем, и не утих еще грозный гул, как из строя, прихрамывая, вышел Кулух, потрясая копьем и вызывая врага на бой. Он глумился над Мордредовыми бойцами, честил их трусами, плевал на их предков и приглашал отведать своего копья. Те наблюдали молча; никто не стронулся с места и не принял вызова. Эта оборванная, страшная рать в смертоубийстве поднаторела не хуже нас, хотя, возможно, к битве в щитовом строю и не привыкла. Здесь собралось самое отребье Британии и Арморики — разбойники, изгои и лихие люди, что стеклись под знамена Мордреда, соблазненные посулами грабежа и насилия. С каждой минутой ряды их прибывали: по косе подходили все новые воины. Но новоприбывшие устали с дороги и сбили ноги в кровь, а узкая коса ограничивала число наступающих на наши копья. Нас можно было оттеснить назад, но не обойти с флангов.

Никто, похоже, не собирался выйти на Кулуха. Кулух остановился перед Мордредом — тот стоял в центре вражеского строя.

— Ты родился от блудливой жабы, — сообщил он королю, — а зачат был трусом. Выходи и сражайся! Я хром! Я стар! Я лыс! А ты не смеешь сойтись со мной лицом к лицу! — Он плюнул в Мордреда, но ни один из Мордредовых бойцов так и не двинулся с места. — Младенцы! — насмехался над ними Кулух, а затем повернулся спиной к врагу в знак презрения.

Тогда-то из вражеских рядов и выбежал безбородый юнец. Шлем был ему велик, броней служил дрянной кожаный нагрудник, между досками щита зияла дыра. Такому молокососу, чтобы разжиться богатством, позарез требовалось совершить подвиг, и вот он набежал на Кулуха, вкладывая в крик всю свою ненависть, а прочие Мордредовы воины подбадривали его криками.

Кулух развернулся, чуть присел, направил копье врагу в пах. Юнец в свою очередь занес копье, думая достать противника поверх щита, победно завопил, ударил со всей силы — и захлебнулся собственным визгом: копье Кулуха вильнуло вверх и выхватило душу юнца через раззявленный рот. Закаленный в боях Кулух прянул назад. Противник до его щита даже не дотронулся. Умирающий споткнулся; копье торчало у него из горла. Он полуобернулся к Кулуху и упал. Кулух пинком выбил копье из руки врага, выдернул свое собственное и с силой ткнул юнца в шею. И широко улыбнулся Мордредовым людям.

— Есть еще желающие? — пригласил он.

Никто не двинулся. Кулух плюнул в Мордреда и неспешно зашагал обратно, к нашему ликующему строю. По пути подмигнул мне.