Александр Дюма - Паскуале Бруно

— Во имя Неба, никого не зовите, сударыня. Клянусь честью, вам нечего опасаться: я не желаю вам зла!..

Джемма упала в кресло, и вслед за появлением незнакомца и его словами наступило молчание, во время которого она успела бросить быстрый боязливый взгляд на незваного гостя, проникшего в ее спальню столь странным, непозволительным способом.

Это был молодой человек лет двадцати пяти-двадцати шести, по-видимому простолюдин; на нем была калабрийская шляпа с широкой лентой, спускавшейся на плечо, бархатная куртка с серебряными пуговицами и такие же штаны; его стан стягивал красный шелковый пояс с вышивкой и зеленой бахромой — такие пояса изготавливают в Мессине, а та позаимствовала их у стран Леванта. Кожаные ботинки и гетры дополняли этот наряд жителя гор, наряд, не лишенный изящества и словно созданный, чтобы подчеркнуть стройность того, кто его носил. Лицо незнакомца поражало суровой красотой: резкие черты южанина, смелый, гордый взгляд, черные волосы и черная борода, орлиный нос, а зубы, как у шакала.

Очевидно, Джемму не слишком успокоил вид молодого человека, ибо она протянула руку к столу в поисках стоявшего там серебряного колокольчика.

— Вы разве не поняли меня, сударыня? — спросил он, стараясь придать своему голосу ту чарующую мягкость, которую так хорошо передает сицилийский диалект. — Я не желаю вам зла, напротив, если вы уважите мою просьбу, я буду боготворить вас, как Мадонну. Вы прекрасны, как Божья Матерь, будьте же милосердны, как она.

— Что же вам от меня надобно? — спросила Джемма дрожащим голосом. — И как вы посмели явиться ко мне в такой час, да еще таким путем?

— Скажите, сударыня: если б я попросил вас о встрече, неужели вы, знатная, богатая, любимая человеком высокого звания, почти королем, согласились бы принять такого безвестного бедняка, как я? Да если б вы и оказали мне такую милость, она могла бы запоздать, а у меня времени нет!

— Но что я могу сделать для вас? — спросила Джемма, постепенно успокаиваясь.

— Все в ваших руках, сударыня, мое несчастье и мое блаженство, моя смерть и моя жизнь.

— Ничего не понимаю! Объясните, в чем дело?

— У вас служит девушка из Баузо.

— Тереза?

— Да, Тереза, — сказал молодой человек, и голос его дрогнул. — Она собирается обвенчаться с камердинером князя Карини, а ведь девушка эта — моя невеста.

— Ах, так это вы?..

— Да, мы собирались пожениться с Терезой, когда вы письмом вызвали ее к себе. Она обещала хранить мне верность, замолвить перед вами словечко за меня, а если вы откажете в ее просьбе, вернуться домой. Итак, я ждал ее. Прошло три года, ее все не было. Поскольку она не возвращалась, я отправился к ней сам и, приехав, все узнал. Тогда я надумал броситься к вашим ногам и вымолить у вас разрешение на брак с Терезой.

— Я люблю Терезу и не желаю разлучаться с ней. Гаэтано — камердинер князя. Если он женится на ней, Тереза останется у меня.

— Если таковы ваши условия, я поступлю в услужение к князю, — проговорил молодой человек, сделав явное усилие над собой.

— Тереза говорила, что вы не хотите быть слугой.

— Да, правда, но я принесу эту жертву ради нее, раз уж иначе нельзя. Только, если возможно, я поступил бы в число кампиери князя: это все же лучше, чем быть слугой.

— Хорошо, я поговорю с князем, и если он согласится…

— Князь согласится на все, чего бы вы ни пожелали, сударыня. Я знаю, вы не просите, вы приказываете.

— Но кто мне поручится за вас?

— Порукой будет моя вечная признательность, сударыня.

— Кроме того, я должна знать, кто вы.

— Я человек, чья судьба зависит от вас. Вот и все.

— Князь спросит, как вас зовут.

— Какое дело князю до моего имени? Разве он когда-нибудь слышал его? И что значит для князя Карини имя простого крестьянина из Баузо?

— Но я-то родилась в том же краю, что и вы. Мой отец граф Кастельнуово жил в небольшом замке неподалеку от деревни.

— Мне это известно, сударыня, — глухо произнес молодой человек.

— Так вот, я должна знать, кто вы. Скажите, как вас зовут, и я решу, что мне надлежит делать.

— Поверьте, госпожа графиня, вам лучше не знать моего имени. Не все ли равно, как меня зовут? Я честный человек, Тереза будет счастлива со мной, и, если понадобится, я отдам жизнь за князя и за вас.

— Не понимаю вашего упорства. Я хочу знать ваше имя, тем более что Тереза тоже отказалась сказать, как вас зовут, когда я спросила ее об этом. Предупреждаю: я ничего не сделаю для вас, если вы не назовете себя.

— Так вы этого желаете, сударыня?

— Не желаю, а требую.

— Умоляю вас в последний раз…

— Скажите, кто вы, или уходите, — приказала Джемма, повелительно подняв руку.

— Меня зовут Паскуале Бруно, — ответил молодой человек ровным, тихим голосом; могло показаться, что он совершенно спокоен, если бы внезапная бледность не выдавала его душевной муки.

— Паскуале Бруно! — воскликнула Джемма, отодвигая от него свое кресло. — Паскуале Бруно! Уж не сын ли вы Антонио Бруно, чья голова находится в замке Баузо, в железной клетке?

— Да, я его сын.

— И вам известно, почему голова вашего отца находится там? Отвечайте!

Паскуале молчал.

— А потому, — продолжала Джемма, — что ваш отец покушался на жизнь графа, моего отца.

— Знаю, сударыня. Знаю также и другое: когда ребенком вас выводили гулять, ваши горничные и лакеи показывали вам эту клетку и говорили, что в ней голова преступника, собиравшегося убить вашего отца. Одного только вам не рассказали, сударыня: ваш отец обесчестил моего отца.

— Вы лжете!

— Да покарает меня Господь Бог, если я солгал, сударыня. Моя мать была красива и добродетельна; граф полюбил ее. Она устояла перед его обещаниями, домогательствами, не испугалась даже угроз. И вот однажды, когда мой отец уехал в Таормину, граф приказал четырем верным людям похитить ее и отвезти в принадлежавший ему небольшой дом между Лимеро и Фурнари — в нем теперь постоялый двор… И там… там, сударыня, он надругался над нею!

— Граф был властелином Баузо, крестьяне принадлежали ему душой и телом. Он оказал большую честь вашей матери, обратив внимание на нее.

— Мой отец принял это иначе, — сказал Паскуале, нахмурившись, — быть может, потому, что родился в Стрилле, на земле князя Монкада-Патерно: он ударил кинжалом графа. Рана не была смертельна, и слава Богу, хотя я долгое время жалел об этом. Но сегодня, к моему стыду, это меня радует.

— Если память мне не изменяет, не только ваш отец был казнен как убийца, но и все ваши дяди отбывают наказание на каторге?