Тайны угрюмых сопок - Александр Михайлович Минченков

Медведь принялся карабкаться вверх, это делал он с лёгкостью. Севастьян же в растерянности разглядывал приближавшуюся угрозу. Отход преграждала скальная стена, если попробовать преодолеть её, неизбежно ждала неудача — сорваться и сразу оказаться пред лапами оскалившегося зверя или разбиться. Севастьян решил задержать медведя, поднял камень и бросил в него, попал в лапу. От боли медведь взревел и с удвоенной силой ринулся к цели. Севастьян поднял другой камень, чтобы вступить в рукопашную схватку. Но что этот камень для черепа столь сильного зверя. Разве что ещё более озлобишь. Севастьян с горечью осознавал, кто здесь выйдет победителем. В руках даже не было ножа, он из-за беспечности хозяина не был в ножнах на поясном ремне, а лежал на дне вещевого мешка. А времени снять с плеч мешок, развязать узел и достать холодное оружие не оставалось. Медведь же со сноровкой обезьяны уже был пред ним. Глаза горят, не моргают, пасть открыта, и несётся из неё громовой грозный рык. Севастьян хоть и готов был вступить в бой, но к страшной смерти уже был готов и в мыслях расставался с жизнью.

Но что это? Неожиданно прогремел выстрел, медведь замер, издал предсмертный гортанный хрип и кувырком скатился к подножию скалы.

Повезло Севастьяну — по стечению обстоятельств Хоньикан и его соплеменник продвигались мимо скалы, и до них донеслись возня и шум. Насторожились, свернули с пути и увидели картину, в которой человек пред медведем выглядел затравленным и беспомощным. Такое случается в таёжной жизни, но крайне редко, чтоб вот так внезапно в глуши и при обрушившейся безысходности человек мог обрести нежданную и своевременную выручку. Сколь людей загублено разъяренными и голодными зверьми, случайно оказавшимися на их пути, сколь затонуло людей в болотах, затянувших их в своё гнилое вонючее чрево, не дождавшись помощи. Об этом знают лишь сопки, но они никогда и никому не расскажут о жутких смертях, происходивших в долинах бескрайней тайги. Это тайна, скрываемая землями и речками, занесёнными снежным покровом зимой, а летом демонстрирующими неописуемые краски и виды растительности, покрывающей гольцы, долины и мари.

Севастьян благодарил своих спасителей, называл их своими братьями, клялся молиться за них Богу в послании им удачи и здоровья. Хоньикан же улыбался и хлопал Севастьяна по плечу, приговаривая: «Плохо один человек на тропе, плохо без ружья, тайга непредсказуемый, глаз остро держать надо…»

С того дня Севастьян строго наказал себе: оружие крепко в руках держать следует, нож всегда на поясе должен быть! Оно ведь как, почти каждый раз, как в тайгу уходил, будь то зимой по лыжне или летом по тропе, одному приходилось путь держать, а один оно и есть один, сам себе хозяин и сам себе защитник. А урок столь поучительный постоянно ему в затылок дышал, следом по пятам наступал, а посему теперь осторожничал и в бдительности пребывал постоянной. Это стало для него нормой, выстраданным правилом.

Отмахал Севастьян трудных более трёх сотен вёрст без каких-либо приключений. По дороге раз ловил рыбу, однажды попалась кабарга, в последние сутки пути ранним утром на еду подстрелил глухаря. Жарил его на огне, а поевши и восстановив в себе силы, двинул далее. Наконец к обеденному солнцу этого дня он был уже у стойбища.

Но что это? До ушей доносились ружейные выстрелы, звуки бубнов и смех людей.

«Что ж это может быть?» — насторожился Севастьян.

Но как только вошёл в пристанище эвенков, всё стало понятно — в стойбище справляли свадьбу.

Все тунгусы были одеты в яркие наряды. Поодаль стоял на привязи олень, он был украшен красивой попоной, уздечка же в цветных лентах и узорах из бисера. На таком олене обычно привозили невесту из другого рода. Хоровод ходил вокруг костра, двое тунгусов били в бубен, трое с разными интервалами по времени палили из ружей в воздух. Смех и веселье сотрясали округу.

Севастьяна заметили, залаяли собаки, но празднество не смолкло, а лишь тунгусы-мужчины чуть напряглись при виде незваного гостя и отогнали псов. Двое из них подошли к Севастьяну, узнать: кто, откуда, как оказался здесь? Обратил внимание на гостя и ещё один тунгус — Хоньикан. Он был весёлым, выглядел среди мужчин нарядней всех. Он бросился к Севастьяну и сразу попал к нему в объятия.

— Хоньикан, уж не ты ли жених?! — воскликнул Севастьян.

— Я, я, Хоньикан, с восхода солнца свадьба играет, хорошо играет, невеста хороший, родня хороший, проходи, уважаемый человек будешь! — и, не давая что-либо сказать знакомцу, продолжал: — Откуда знаешь, что Хоньикан женится? Как узнал, как пришёл? Хорошо пришёл, удача, значит, тебе и мне будет. Ты посмотри моя жену Мэнрэк, молодая, красивый, чум свой поставил, калым десять оленей отдал, больше не просили, своя табун есть, от приданое отказался, не надо, девушка сама хороший, шибко хороший.

Севастьяна пригласили в хоровод, и он вынужденно закружился в общем веселье. Хоньикана же отозвали к себе старшие, видимо, это были его родители и невесты, они поочерёдно что-то ему говорили, и догадаться было не трудно — благословляли, наставляли, желали добра, продолжения рода и крепкого семейства, приумножения богатства.

Хоровод перешёл в пляски, чего не умел делать Севастьян, он отошёл в сторону и с интересом наблюдал за праздным действом. Когда же мужчины решили устроить состязания в верховой езде на оленях, Севастьяна пригласили принять участие, и он не отказался.

Около двух десятков парней, в их числе и жених, взобрались на домашних копытных, сел на своего оленя и Севастьян. Староста рода подал знак, и все сорвались с места, словно подхваченные ветром, они помчались по долине. Гость старался, торопил животное, но куда там, тунгусы со свойственной им сноровкой оставили его позади, но и радовался — к финишу пришёл не последним. Первым вернулся в стойбище Хоньикан, все ликовали, но больше всех радовалась его молодая жена — значит, её муж самый удачливый, быстрый! Смех Мэнрэк заглушал всех женщин, она ликовала, хлопая в ладоши, а глаза горели, и в них светился огонь и счастье.

Несколько тунгусов постарше возрастом устроили соревнования на меткость в стрельбе из оружия, каждый норовил показать своё непревзойдённое мастерство, и у большинства это получалось.

Еда была разнообразная и много, пили и ели, плясали, пели песни, непрестанно говорили разговоры, снова ели и пили, голосили песнями, и так до самого почти утра. «Да, свадьба, что у нас русских, с размахом…» — удивлялся Севастьян.

Как только