Джон Биггинс - Под стягом Габсбургской империи

«Ала» Фибича будет очень не хватать коллегам и нескольким поколениям студентов не только из-за его блестящего вклада в современную экономическую науку, но и благодаря огромному личному обаянию и обходительности, которая даже в продуваемый всеми ветрами университетский городок на среднем западе привнесла отдаленное эхо уже давно исчезнувшего мира, в котором Фибич родился. После него осталась жена и три дочери».

Кевин оторвался от своего журнала, почувствовав, что что-то случилось. Он встал, подошел к моей кровати и увидел, в каком месте страницы находится мой палец. Казалось, он инстинктивно угадал, в чем дело.

— Ваш знакомый, да?

— Да, Кевин... да, думаю, так и есть. С такой фамилией людей наверняка немного. Я помню, но... воспоминания бурлят и плещутся у меня в голове, прямо как прилив в той маленькой бухте, что прячется среди скал неподалеку от Пласа.

— Похоже, забавное совпадение. Он был вашим приятелем? Значит, вы его хорошо знали?

— Нет, нет, вовсе не так хорошо. Если это тот человек, о котором я думаю, то я виделся с ним минут пять, не больше. Вот только...

Кевин подошел, придвинул кресло поближе к моей кровати и замер.

— Хотите рассказать мне об этом, а? Здесь все равно нечем заняться. В прогнозе погоды говорят, что этой ночью выпадет еще снега, а если я спущусь вниз, эта старая корова Асумпта оторвет мне яйца, что я пропустил долбаное причастие, — Кевин усмехнулся. — Так вот что я вам скажу, у меня в машине есть маленький кипятильник и немного настоящего кофе в банке, очень хорошего. Я сбегаю и принесу, потом мы заварим здесь в тишине, пока старая Фелиция распоряжается на кухне насчёт ужина. Вот ведь гнусность, запретить вам пить кофе и всё такое. Как долго, по их мнению, вы протя... Простите, я не хотел...

Я засмеялся.

— Ты думаешь, в моём возрасте это имеет хоть какое-то значение? — Весьма точно: счастливее всего сестры чувствовали себя, когда кому-нибудь в чем-то отказывали. Это потворствовало их желанию править. Они решили, что я буду самым здоровым покойником на кладбище. — Давай, иди, принеси все необходимое и начни делать кофе. Потом сядь, и, может быть, я расскажу тебе обо всем.

— Вы уверены? Они считают, что вам совсем плохо.

— А какая разница? Я и так уже умираю здесь от безделья. Так хоть время быстрее пройдет. В любом случае, быть может, рассказав тебе об этом, я сниму тяжкий груз с души, прежде чем я отойду в мир теней.

— Типа исповеди?

— Именно так, исповедь. Разве что я не ожидаю от отца Кевина, будто он сохранит её тайну. Кстати, я тут подумал, нам лучше для записи принести сюда диктофон сестры Элизабет на случай, если я вдруг отдам концы в середине рассказа.

— За последние пятьдесят лет ничего не произошло, - плетеное кресло заскрипело, когда линиеншиффслейтенант Стефан Кажала-Пиотровский вытянул длинные, облаченные в шелковую пижаму ноги и зевнул. — И вот что следует понять, мой дорогой Прохазка, нет никаких, даже малейших оснований полагать, будто что-нибудь произойдет в следующие пятьдесят лет.

Полагаю, что именно после этих слов дождливым воскресным вечером весной 1912 года и начались мои любопытные приключения. Там, в маленькой и тесной кормовой каюте на нижней палубе линкора императорского и королевского военного-морского флота «Эрцгерцог Альбрехт», стоящего на якоре в гавани Полы.

В этот несчастный, промозглый день настроение было хуже некуда, так что я не мог с готовностью или признательностью воспринять красиво поданную мировую скорбь, которую поляк-лейтенант из Кракова в последние несколько месяцев превратил в этакую изюминку кают-компании.

— Чепуха, Кажала, опять ты распространяешь уныние и беспокойство, как малодушный польский аристократ. Да ты такой и есть. Все считают, что в 1915 разразится общеевропейская война: США, Германия и Италия против Англии, Франции и России. А если мы не собираемся воевать, то, пожалуйста, объясни мне, почему правительства всей Европы тратят столько денег на оружие, будто заливают пожар водой? Даже наши собственные прижимистые правители выкашляли из себя денег на флотилию современных линкоров - кораблей, если будет позволено мне заметить, на мостике одного из которых ты однажды сможешь красоваться в качестве старшего офицера. Так к чему тогда вся эта флотилия, если её не придётся испытать в действии? Последнее, что бытует в нашем ежедневном «Рейхспосте»: война начнется летом 1915 и продлится, возможно, аж два месяца, а то и три.

Кажала рассмеялся и снова затянулся сигаретой.

— Да что это с тобой, Прохазка, в твоем-то возрасте! Только двадцать шесть на прошлой неделе стукнуло, а ты уже рассуждаешь, как отставной полковник в кофейне Граца или одна из маразматических передовиц в «Рейхпост», раз уж на то пошло. Ну надо же, «малодушный польский аристократ»! Просто непостижимо, и это из уст чеха, и не важно, аристократ он или нет. Сомневаюсь, что во всей Дунайской монархии найдется еще одна столь же нелояльная нация. Даже итальянцы, которых, на мой взгляд, вообще нельзя принимать всерьез...

— Помнишь то дельце на праздновании Нового года в кают-компании, когда ты обратился с тостом к портрету императора словами «нудный старый пердун»? Оно вполне могло закончиться для тебя трибуналом. Если бы старший офицер понял твой польский, ты попал бы в ту еще передрягу: нам и так пришлось соврать под присягой, поклявшись, что «stary pierdoła» означает «мудрый и почитаемый монарх».

— Я всего лишь немного перепил, вот и все: безобидная шутка. И вообще, Прохазка, так не пойдет. Все эти твои верноподданнические выступления и черно-желтое исподнее... Ты слишком умен, чтобы не видеть правды.

— Какой правды?

— Правды, которая бросается прямо в глаза: эта война уже отошла в прошлое, если уж говорить про Европу. Да, можно сколько угодно с напыщенным видом расхаживать в остроконечных касках и драгунских кирасах, но всё дело в том, что сам век образования, здравоохранения, водопроводной воды и трамваев отменил возможность всеобщей войны. Да, мы еще можем выйти и пристрелить парочку чернокожих в джунглях Африки, но сейчас мы слишком высокоразвитая цивилизация, чтобы воевать у себя дома. Все рычат друг на друга, угрожают и без конца проводят военные парады, но это все большое заблуждение. Я недавно прочитал книгу, в которой убедительно доказывалось, что даже если в результате какой-то случайности война и начнется, то через неделю прекратится. — Почему?

Кажала понимающе улыбнулся: улыбкой человека, знающего секрет, в понимании которого простой черни отказано.