Эли Бертэ - Братство волка

— Хорошо, — сказал настоятель, в душе которого любовь к голубям с шампиньонами боролась со страхом перед невиданным зверем. — Мы здесь остановимся на минутку… Слышите, мадам Ришар, только на минуту, нам достаточно малейшей безделицы, чтоб подкрепить наши силы. Какая жалость, дочь моя, что мы рабы нашего бренного тела!

Хорошенькая трактирщица бросила на присутствующих взгляд, исполненный искренней гордости и радости.

— Положитесь на меня, преподобный отец! — вскричала она. — Это счастье для моего дома!.. Пожалуйте, пожалуйте, все готово! Слава богу, гости меня никогда не застанут врасплох!

Она схватила за узду лошака, на котором сидел бенедиктинец, и с торжеством повела его к гостинице, между тем как Леонс следовал за ними с равнодушным видом.

— Гм! — сказал Блиндэ с насмешкой. — Жалею я тех бедных путешественников, которым придется после этого остановиться у вдовы Ришар: вместо обеда их будут потчевать рассказами о подвигах отца Бонавантюра.

Но никто не слышал этого замечания насмешника Блиндэ.

Как только любопытные увидели, что путешественники вошли в гостиницу, они тут же разбрелись по городу, чтобы повсюду рассказывать о том, что в Лангонь приехал настоятель Фронтенакского аббатства со своим племянником. Гости остановились у мадам Ришар, они оба едут в замок Меркоар. Жители городка тут же пустились в предположение о том, зачем такие важные особы пожаловали в эти края.

Чтобы понять сильное впечатление, произведенное в Лангони приездом отца Бонавантюра, необходимо знать, что Фронтенакское аббатство, к которому он принадлежал, было тогда самым обширным, самым богатым, самым могущественным религиозным учреждением во всей провинции. Это аббатство, находившееся по соседству с Флораком, имело огромные владения, плодоносную, хорошо обрабатываемую почву, многочисленных хорошо трудившихся крестьян. Кроме того, благодаря множеству пожертвований и завещаний, оно имело значительное влияние на другие земли. Фронтенакская братия слыла весьма ученой, а монастырь уже несколько веков давал миру прославленных теологов и историков. Аббат их имел звание прелата; он прибавлял к своему имени титул дом и входил в число представителей духовенства, которые участвовали в ежегодных собраниях Жеводанских штатов.

В то время аббат фронтенакский по причине своих преклонных лет был неспособен сам управлять монастырем, и вся его власть перешла к приору аббатства. Отец Бонавантюр, пользуясь неограниченным доверием своего начальника и капитула Фронтенакского, управлял всеми делами общины. Человек ученый, трудолюбивый и набожный, он был гордостью своего монастыря, прежде чем сделался его главою. С этими качествами, так сказать, монашескими, в приоре Бонавантюре соединялись деловитость, оборотистость и осторожность — словом, мирское благоразумие, необходимое в стране, где еще не угасли религиозные распри, где протестантская оппозиция, тайная и сдержанная, часто создавала препятствие католическому духовенству. Благоразумие помогло ему восторжествовать над тайной завистью, которую возбуждало во многих сильных мира сего благоденствие Фронтенакского монастыря. Стараниями приора это благоденствие только увеличивалось.

Поэтому мадам Ришар была действительно очень довольна, что ей выпала честь принимать в своей маленькой гостинице такую могущественную особу в сопровождении молодого родственника, об уме и образованности которого ходила молва. Угодить этим гостям было для хозяйки гостиницы делом чести. Проводив их в маленькую гостиную, смежную с кухней, она нарядилась в белый передник и бегала от очага к очагу, браня своих служанок. Впрочем, почти все было приготовлено заранее. Маленькая гостиная отличалась изумительной опрятностью — качество в то время редкое для гостиниц южной Франции. Стол был уже накрыт белой скатертью, на которой стояли корзины со свежими фруктами, кружки с жирными сливками, пирамида из ароматной земляники и холодная дичь. Эта приятная картина могла бы, кажется, отвлечь приора от его беспокойства насчет жеводанского зверя, однако преподобный Бонавантюр, изучив взглядом стол, с сожалением сказал трактирщице:

— Уберите эту дичь, дочь моя! Хотя мы с Леонсом могли бы сослаться на привилегию путешественников, но не забудем, что сегодня постный день. Мы довольствуемся яичницей с форелью. И фруктами… у которых очень аппетитный вид.

Мадам Ришар повиновалась и отнесла отвергнутые приором кушанья. Верная своим обещаниям, она спешила приготовить завтрак, и через несколько минут знаменитая яичница была внесена в гостиную на оловянном блюде, блестевшем, словно серебряное. Приор, повязав салфетку, поспешил дать волю своему аппетиту, а Леонс тут же присоединился к нему, разумеется, не из почтения, а из чувства голода. Несколько рюмок превосходного вина окончательно подкрепили душу и тело путешественников, так что дядя и племянник, а первый в особенности, уже совсем не торопились ехать.

Трактирщица беспрестанно суетилась вокруг них; она сама прислуживала таким важным гостям и старалась между делом как-нибудь ловко выпытать у них что-нибудь о цели путешествия.

— Это чудо, истинное чудо, — говорила она, — видеть в Лангони самого фронтенакского приора! Без сомнения, отец Бонавантюр со своим племянником едут в Меркоар присутствовать на большой охоте, которая должна начаться завтра!

— Разве я похож на охотника? — спросил приор веселым тоном. — А Леонс разве похож на тех легкомысленных юношей, которые скачут по двенадцать часов подряд по горам и лесам, чтобы увидеть, как бедного зверя терзают собаки? На этот раз, без сомнения, охота будет иметь более благородную и более полезную цель, потому что речь идет о том, чтобы освободить страну от свирепого животного, опустошающего ее. Но мы с Леонсом вряд ли смогли бы отличиться в подобном деле: племянник мой за всю свою жизнь ни разу не притронулся к оружию. А я… впрочем, дочь моя, это не секрет: я еду в Меркоар помогать мадемуазель де Баржак, питомице нашего монастыря, в хлопотах, связанных с завтрашним многолюдным собранием. В замок приедут охотники, из которых, может быть, некоторые будут слишком смелы в своих речах или непочтительны в своем обращении. Мое присутствие, конечно, будет останавливать этих шумных гостей, оттого-то я и предпринял это тягостное путешествие.

Может быть, у бенедиктинца были другие причины, кроме тех, о которых он заблагорассудился рассказать, но он говорил с непринужденностью и естественностью, не оставляющими сомнений в его искренности. Мадам Ришар лукаво улыбнулась: