Крис Хамфрис - Узы крови

— Мне нет нужды напоминать вам, мастер смотритель, о молчании, которого мы от вас требуем.

Он намеренно сказал «мы»: Такнелл видел подпись на пропуске.

— Нет нужды. У меня жена и дети. Я буду молчать. — Такнелл помолчал, глядя вниз. — Молчание могилы.

Томас кивнул. Он хотел было добавить какие-то слова утешения, смягчить угрозу, которую только что высказал. В нем еще осталась эта слабость — желание нравиться. Однако здесь важна была угроза, а не чьи-то личные чувства.

Поворачиваясь к двери, Томас заговорил жестче:

— Позаботьтесь об этом, сын мой.

Глядя, как завернутая в плащ фигура растворяется в тумане, Такнелл бросил вслед единственное слово:

— Иезуит!

Такнелл не думал, что его услышали, да это его не слишком и тревожило. В любом случае это слово, которое когда-то было почти оскорблением, стало употребляться повсеместно в приложении к облаченным в черное братьям из Общества Иисуса. Нет, его занимало только то, что ему необходимо было сделать сейчас.

— Ох, моя госпожа! — прошептал Такнелл, глядя прямо в безглазые провалы черепа и, вопреки собственному разуму, видя в них более глубокую, живую черноту. — Неужели они так и не дадут вам покоя?

Свет факелов и свеч отражался от щита, митры и короны, от уздечек, зажатых в оскаленных зубах шахматных коней, от взятых наперевес пик и поднятых мечей. Каждая поверхность отражала пламя — кроме пола, так что Томас смотрел в пол, как ему и полагалось. Контраст с темнотой, в которой плавали клочья тумана, откуда он только что явился, не оставлял ему выбора.

Человек, к которому он пришел, жестом потребовал молчания. Томас наблюдал за его тенью на полу, слышал, как он переходит по залитой светом комнате от одной шахматной доски к другой, слышал постукивание фигур, переставляемых на новое место, тихое скольжение войлока по отполированной доске, когда еще один конь или слон занимали позицию. А иногда то была пешка — роль, которую играл Томас, дожидаясь позволения начать доклад. Те, кто разбирался в подобных вещах, уверяли, будто Лис мастерски владеет пешками.

— Ты играешь?

Голос звучал очень тихо. Томас даже не был уверен в том, что что-то услышал. Он поднял голову, моргая на ярком свету, и устремил взгляд на сгусток темноты, находившийся в комнате. Позади стола, имея перед собой неизменную шахматную доску, возвышался остроконечный ночной колпак. В его тени находилось лицо имперского посла Симона Ренара. Лиса.

— Когда у меня есть досуг, милорд. А значит, нечасто. Появилась рука — очень белая, очень худая, с ногтями в форме идеальных половинок луны. Она на секунду повисла над доской — и опустилась.

— Шахматы — это не досуг. Шахматы — это жизнь.

Рука снова поднялась и сделала быстрое движение, словно кошка. Нет, как лис, в честь которого этот человек получил свое прозвище. На шахматной доске конь присоединился к своему товарищу, королева скользнула вперед.

— Мат в три хода. — Раздался сухой смешок, похожий на царапанье полировочной шкурки по дереву. — Сомневаюсь, чтобы приор Равенны его заметил. Он редко видит на три хода вперед.

Красивые пальцы задержались около королевы, огладив ее от короны до бедра. А потом человек, сидевший за столом, взял фигуру и подался к свету. Томас снова увидел удлиненное бледное лицо, состоящее, казалось, только из плоскостей и углов, устремленных вниз. Ресницы роскошной вуалью прикрывали темные ямы глаз. Взгляд Лиса встретил глаза Томаса, стоявшего в дальней части комнаты. Зазвучавший снова голос уже был лишен прежней ленцы:

— Ну?!

— Милорд, все как мы и подозревали. Ее там не оказалось.

— О! — В этом единственном звуке прозвучало почти чувственное волнение. — Значит, твои наставники снова оказались правы. Я искренне изумляюсь тому, как искусно иезуиты владеют информацией.

— Мы делаем все, что необходимо, милорд. Для вящей славы Божьей.

— Конечно. Всегда и исключительно — только для вящей славы Божьей, так?

Томас, уловивший в его тоне насмешку, продолжал ровно дышать. Он достаточно часто играл в шахматы, чтобы распознать столь очевидную уловку. Общество Иисуса послало его сюда служить правой рукой этого человека, потому что Лис, имперский посол, был реальной силой за троном королевы Марии. Иезуиты и Ренар стремились к одному и тому же: снова сделать Англию католическим королевством и союзником Империи. Рядом со столь великой целью непочтительность этого человека была ничем, а гнев стал бы пустым потворством. Кроме того, гневная реакция отсрочит то, что Томасу хочется услышать больше всего.

— И что теперь, милорд?

— Теперь, Томас? — Ренар снова отодвинулся в тень. — Теперь тебе суждено со всей поспешностью ехать в Рим. К молодому человеку, снабдившему нас той дразнящей информацией, которую ты только что проверил. По словам твоих старших братьев, этому юнцу известно нечто большее. Он знает не только то, что именно исчезло из гроба. Он также знает, где это можно отыскать.

Ренар внезапно вскочил и пронесся по комнате, так что его лицо приблизилось к лицу Томаса, а длинные пальцы начали гладить его шею. Понадобилось немалое усилие для того, чтобы не отпрянуть от этой близости, от тошнотворного дыхания, вырывавшегося из тонких губ. Ходили слухи, что Ренар ужасно страдает желудком. Именно потому он никогда не спит, ночами напролет бодрствуя за своими шахматными досками, за сообщениями своих шпионов, за своими интригами.

— Иди, — зловонное дыхание принесло с собой шепот, — иди и принеси мне то, что было украдено. Принеси мне оружие принуждения. Ради вящей славы Божьей. Принеси мне шестипалую руку Анны Болейн.

Томас содрогнулся, хотя и предвидел, что дело закончится именно этим. Он содрогнулся, вспомнив честное лицо смотрителя, его мольбу оставить королеву спокойно спать в могиле. Содрогнулся, потому что он, Томас Лоули, осквернил ее гроб. И, выполняя это задание, осквернит его снова. Как часто слава Божья ведет его по трудной тропе!

Ренар уже вернулся за свой стол. Скрип пера, шорох складываемой бумаги. Растоплен воск, к печати прижат перстень. Новая бумага прибавилась к первой.

— По этой грамоте ты доберешься до Антверпена. Это — кардиналу Карафе в Риме. Только для его глаз, понимаешь? Хотя я вполне отдаю себе отчет в том, что сначала ты его вскроешь и прочтешь сам.

— Милорд, я…

— Не надо отпираться, Томас. Я читаю твои письма, как и ты — мои. Информация — вот единственное, что по-настоящему важно. Просто позаботься о том, чтобы письмо было доставлено. А это, — тут Лис поднял последний, самый маленький пакет, — командующему имперскими силами у Сиены. Оно поможет тебе и нашему юному доносчику оказаться в городе.