Йоханнес Йенсен - Норне-Гест

Таковая была страна, когда в ней поселились люди Каменного века.

Что это были за люди? И они ли были первыми поселенцами на датских островах? В „Леднике" рассказывается о происхождении племени ледниковых людей, потомков Дренга. Первые из них были охотниками на мамонта; потом они связали свою жизнь с дикой лошадью и с северным оленем, и когда олень по дороге на север задержался на датских островах, могло случиться, что две-три семьи первобытного племени пришли сюда вслед за стадами оленей, но, вероятно, и ушли за ними, затерявшись где-нибудь дальше на севере и северо-востоке, в местах, где и поныне водятся северные олени. Пока Дания была степной страной, она соединялась с материком; позднее проливы опять отделили ее острова от земли.

Люди Каменного века были мореплавателями. Они явились на острова с юга, с берегов Балтики, где племя ледниковых людей осело и смешалось с туземцами – лесными людьми; родоначальниками древних датчан являются, таким образом, и те, и другие.

Сами обитатели датских островов едва ли могли бы дать исчерпывающий ответ на вопрос о своем происхождении. Лишь немногие задумывались о прошлом или имели представление о том, когда и откуда они взялись; особенно мало интересовало это молодежь, которая родилась в Становище и для которой весь мир заключался в ближайших окрестностях.

Из стариков же кое-кто помнил еще предания, перешедшие от прадедов; и порою они рассуждали между собою о тех временах, когда люди жили далеко-далеко, в ином краю, куда не добраться на челноке из выдолбленного дуба от одного новолуния до другого, плывя от одного острова к другому и даже обогнув их по всем проливам. Они рассказывали, что в том краю зимы были мягкие, в иные годы снега не выпадало вовсе; люди селились там по берегам больших рек, где всегда было вдоволь рыбы. Еще рассказывали, что здешние острова были открыты одним человеком, который и поселился тут первым. За ним уже стали приезжать другие со своими семьями. Вначале, впрочем, приезжие проводили на островах только летние месяцы, пока продолжался лов рыбы и тюленей. Наезжали сюда по большей части люди молодые и отважные, знакомые с морскими путями. С наступлением холодных ночей они пускались в обратный долгий путь – зимовать на материке.

Со временем, однако, люди научились и зимовать на островах; иные добровольно, а иные потому, что, замешкавшись, оказывались отрезанными от материка осенними бурями. Убедившись, что зимовать здесь вполне возможно, многие семьи стали проводить на островах круглый год, совсем не возвращаясь на родину.

До появления первых гостей с материка острова были безлюдны и кишмя кишели никем не пуганной дичью. И вначале птиц можно было брать прямо руками; олени безбоязненно подходили к людям и обнюхивали топоры; охотники поэтому не давали себе труда разыскивать их там, откуда пришлось бы еще с полдня волочить туши к своему лагерю, но преспокойно располагались у костра, и любопытные олени сами приходили к людям в гости, так что их можно было бить на месте. Со временем они, правда, стали осторожнее. По мере того, как охота становилась затруднительной, убавлялось и число приезжавших на острова, тем более что далеко не всех ждал одинаково приветливый прием со стороны самых первых поселенцев, завладевших страной, – иногда целые лодки с людьми исчезали бесследно. В конце концов и самый путь был забыт, и на островах не оставалось никого, кто бы помнил дорогу назад, на материк; те, которые приплыли оттуда, давным-давно перемерли. Да никто и не собирался уезжать отсюда, всем было хорошо и здесь, лишь бы их никто не трогал.

Семьи разрослись в маленькие племена, заселившие разные островки и берега больших островов. Отделенные друг от друга большими расстояниями, они не общались между собой и, по-видимому, не питали ни малейшего желания познакомиться поближе. Каждое племя жило само по себе и склонно было только своих членов считать за настоящих людей, противопоставляя их всем прочим человекоподобным, низко стоящим чужакам.

И жители того маленького охотничьего и рыбацкого Становища, где родился Гест, пребывали в приятном убеждении, что занимают центральное положение в мире.

Число их было так невелико, что все знали друг друга в лицо, не давая себе, однако, отчета в том, сколько именно их было. Когда удавалось убить оленя, каждому хватало по куску, а с прибавкой соответствующего количества устриц племя могло даже быть сытым; но уже по этому можно судить, что семья была все-таки не малая, и забота о ежедневном пропитании задавала всем достаточно работы.

Мир племени был невелик. Он ограничивался бухтой и ближайшими окрестностями фьорда да лесом, который все хорошо знали на расстоянии не дальше, нежели день пути туда и обратно для взрослого человека. Все, что лежало за пределами этого круга, было чуждо и пока ни у кого не возбуждало любопытства. Особенно все опасались забираться далеко в глубь леса: кто мог знать, что там скрывалось в чаще? Нередко случалось, что человек прибегал оттуда в Становище, едва переводя дух и совсем как одичалый, так что его друзьям приходилось валить его на землю и садиться на него, чтобы дать ему время прийти в себя. Вот что бывало с теми, кто отваживался забираться поглубже в лес; лес мог сильно испугать смельчаков.

Открытый берег моря тоже редко посещался. Море там было слишком близким и грозным, а по берегу вела дорога к другим становищам, с жителями которых ни у кого не было охоты встречаться. С ближайшими соседями, от чьих костров подымался вдали дым, видный с устья фьорда, некоторые сношения велись, но с большой опаской с обеих сторон. Любопытство, которое возбуждали чужаки, давно улеглось; ведь даже самые дальние племена ни видом своим, ни обычаями не отличались от жителей Становища, если не считать кое-каких смешных особенностей, вполне естественных для людей более низкого уровня. В лесу пересекались границы охотничьих угодий различных племен, установленные общим молчаливым соглашением; если случалось охотникам одного племени ненароком столкнуться где-нибудь с чужими, то обе стороны обыкновенно предпочитали ретироваться, напуская на себя самый чопорный вид и соблюдая крайнюю вежливость, в противоположность собакам, которые, разумеется, немедленно вцеплялись друг другу в глотки. Часто, вернувшись домой, охотники Становища у бухты рассказывали о своих встречах с чужаками, которые, хоть и вели себя с большим достоинством, все-таки не произвели ни малейшего впечатления, тогда как сами рассказчики были вполне уверены, что сумели ретироваться чрезвычайно внушительно.

Сухопутные границы области, издревле занимаемой племенем, находились, таким образом, в глубине леса; у моря же его мир кончался сразу на побережье. Море не было океаном, в ясные дни с высокого дерева очень ясно был виден противоположный берег – длинная, низменная полоса земли, похожая на ту, где обитало племя; но все члены племени были уверены, что предки их пришли не оттуда, – в такую даль ни один разумный человек не решился бы плыть на челноке из выдолбленного дуба; скорее они явились с юга, приплыли вдоль берега с мелких островов, находившихся южнее. В том, что сами они жили на большом острове, старики не сомневались, хотя ни разу не обошли вокруг него.