Понсон дю Террайль - Женщина-дьявол

— Я отомщу тебе за это, погоди только у меня!

Прибыв в Париж, монах Жако направился для подкрепления своих сил в уже известный читателям кабачок Маликана.

В последнее время там многое изменилось. Не было уже прелестной Миетты, которая, став графиней де Ноэ, не могла уже стоять за кабацкой стойкой. Но сам Маликан, не обращая внимания на блестящую партию, сделанную его племянницей, по-прежнему остался верен своей профессии.

Вместе с тем изменилась и его клиентура. Прежде, как помнит читатель, кабачок Маликана был обычным местом встречи его земляков, которым подавалось несравненно более старое и лучшего качества вино. Но Варфоломеевская ночь заставила гугенотов-беарнцев поредеть в Париже, а оставшиеся, в силу усугубления религиозных преследований, избегали опасности компрометировать себя. Сам Маликан стал для вида посещать католическую церковь и не рисковал подать лотарингцу плохое вино. Так случилось, что вино Маликана получило почетную известность среди лигистов, и общий зал кабачка стал наполняться по преимуществу людьми герцога Гиза. Маликан вздыхал втайне, но, во-первых, лигисты и добрые католики пили не меньше гугенотов и платили таким же, как и последние, добропорядочным золотом, а во-вторых, будучи в центре враждебного наваррскому королю движения, Маликан всегда мог узнать что-либо полезное для своего государя.

За лигистами и лотарингцами в кабачок пришли и монахи. Этих клиентов Маликан очень одобрял: пили они еще больше, платили еще лучше, но ссорились очень редко. Поэтому он стал представлять им всяческие льготы, и вскоре его клиентура стала наполовину состоять из черноризцев.

Среди последних всегда бывал кто-нибудь из соседнего монастыря доминиканцев. Каждый из них, выйдя из стен монастыря, считал долгом зайти к Маликану, чтобы опорожнить бутылочку-другую, а очередной инок-сборщик был непременным членом — посетителем этого «богоугодного» заведения.

Всех сборщиков у доминиканцев было семь — по числу дней в неделе. Так, например, о. Василий сбирал по воскресеньям, почему его в просторечии именовали «брат — Воскресенье», как о.

Антония именовали «брат-Четверг», а нашего знакомца Жако — «брат-Пятница». Но все семь сборщиков пользовались одним и тем же ослом, который привык уже два раза в день — утром и после работы — останавливаться у кабачка Маликана. Поэтому, говоря, что «Жак направился к кабачку Маликана», вы выразились не совсем точно: он лишь подчинился привычкам осла!

Общий зал кабачка был полон солдатами и монахами. И те, и другие пили, пели, играли в кости и на все лады проклинали гугенотов и короля Франции. Услыхав это, Жако подошел к кучке военных и пламенно воскликнул:

— Как хотите, господа, но среди вас все же нет человека, который ненавидел бы французского короля больше, чем я! В ответ на эти слова, произнесенные громким, пронзительным голосом, наступила тишина. Все с удивлением посмотрели на бледного юношу-монаха.

— За что же ты его так ненавидишь? — спросил наконец, ухмыляясь, старый солдат-лотарингец.

Тогда в ответ Жако обнажил плечи, показал незажившие еще рубцы и рассказал все, что случилось с ним в это утро. Рассказ вызвал бурю негодования. Монахи рычали от бешенства и призывали на голову короля все громы небесные. Солдаты хватались за оружие и предлагали идти сейчас же и разнести королевский замок вдребезги.

Но вдруг один из присутствующих, до сих пор молчаливо слушавший рассказ монаха, встал и потребовал тишины. Это был дворянин, одетый во все черное; у него был строгий, почти мрачный вид, и, должно быть, он пользовался большим влиянием среди присутствующих, так как сейчас же воцарилась тишина.

— Как тебя зовут? — спросил он монаха.

— Жак Клеман.

— Откуда ты?

— Из окрестностей Парижа.

— Почему ты стал монахом?

— Потому что отличался в детстве леностью. Этот ответ вызвал бурю смеха, однако она улеглась по первому знаку дворянина в черном.

— Какого ты ордена?

— Я доминиканец.

Человек в черном выглянул в окно и увидел монастырского осла, привязанного к кольцу у стены. Оттопыренная сума доказывала, что сбор монашка был удачен. Тогда мрачный дворянин спросил:

— Нет ли здесь монахов того же монастыря? — и, когда в ответ поднялись трое черноризцев, продолжал: — Доставьте осла в монастырь, ты же, — обратился он к Жаку, — пойдешь со мною.

— Но… — начал было Жак, однако резкий, повелительный жест дворянина сразу прервал всякие возражения и монах покорно последовал за незнакомцем.

Молча дошли они до крайне мрачного и неприветливого на вид здания. Можно было подумать, что оно совершенно необитаемо; но, когда мрачный дворянин постучался в ворота, они сейчас же открылись, и Жак с удивлением увидал, что внутренний двор здания занят массой народа самого разнообразного общественного положения. Здесь были солдаты, монахи, простые буржуа и знатные дворяне; все они очень оживленно и дружелюбно разговаривали друг с другом.

В самом центре двора Жак увидел величественную фигуру одетую в рясу. При виде этого монаха Жак испуганно вздрогнул: это был о. Григорий, настоятель монастыря доминиканцев, а следовательно, начальник Жака. Но мрачный дворянин не дал Жаку времени предаваться своему удивлению. Он быстро увлек его в подъезд и провел в мрачную комнату, драпированную темными материями. Здесь он велел ему подождать, а сам исчез за портьерой, скрывавшей дверь в соседнюю комнату.

Эта комната по своему убранству находилась в полном несоответствии с мрачностью первой, так как была отделана со всей роскошью в светлых тонах.

На кушетке лежала, мечтая, прекрасная женщина. Это была Анна Лотарингская, герцогиня Монпансье.

При входе мрачного дворянина она подняла голову и спросила, как бы пробуждаясь от радужного сна:

— А! Это вы, граф Эрих?

Эрих де Кревкер поклонился с большим почтением, хотя в его манере и лежал сильный оттенок неуловимого грубого презрения.

Анна знаком предложила Кревкеру сесть, но тот молча отклонил приглашение и остался стоять.

— Откуда вы, Эрих? — спросила Анна.

— Из кабачка Маликана, герцогиня.

— А! Что же там по-прежнему поносят гугенотов?

— По-прежнему.

— И наваррского короля?

— Более чем когда-либо.

— А короля Генриха III?

— О, этот-то окончательно скомпрометирован, герцогиня! Монахи и солдаты рвутся пойти приступом на Лувр.

— Расскажите мне об этом подробнее, Эрих, — сказала герцогиня, лицо которой повеселело.

Тогда граф Эрих де Кревкер рассказал герцогине о монашке, перенесшем тяжелые издевательства в Сен-Клу.