Галина Долгая - Шепот Черных песков

– Ве-е-рный челове-е-ек, – передразнила Цураам. Голос ее затрещал, словно тростник в вязанке – не зря звали ее Связка Тростника, – зачем ходил, а? А коли ходил, так почему там не остался? – разошлась женщина, натянув поводья осла, пытавшегося убежать вдогонку за своими сородичами, кисточки хвостов которых мелькали впереди.

Персаух отмахнулся и прибавил шагу. Еще жене доказывать, что он знает, что делает! Только поджал губы и одарил ее колючим взглядом. Ведь до чего жалкая на вид – маленькая, щупленькая, высохла вся за жизнь – кожа да кости! – а яду в ней… побольше, чем у десятка кобр! Да и уши, вон какие огромные, торчат, как у той кобры капюшон…

Цураам обиделась, накинула сползший плат по самые брови и толкнула осла пятками в бок. Серый «скакун» от радости завопил и, несмотря на два бурдюка с водой на спине в добавку к хозяйке, помчался в гору во всю прыть, догоняя собратьев.

Огибая белые, желтые и розовые холмы, словно пирамиды торчавшие повсюду на пологих склонах хребта, шли люди, даже не замечая суровой красоты природы, создавшей чудеса из спрессованного песка. Персаух, легко разломив песчаную корку, зачерпнул ладонью грунт. Почва оказалась мягкой, сырой на ощупь. Но ничего не росло на ней, голыми стояли холмы. «Мертвая! – решил Персаух. – Наша хоть и не такая разноцветная на вид, и солью покрывается, но плодоносит, только воды дай!»

Еще солнце сияло в небе, когда племя перевалило за хребет, в начале пути казавшийся недосягаемым. Впереди, закрывая горизонт, протянулась нескончаемая гряда гор. Многогорье! Персаух озабоченно крякнул, велел людям отдыхать, а сам с провожатым проехал вперед посмотреть дорогу. С высоты хребта он разглядел внизу широкий пролом в земле и в нем зелень. «Туда пойдем! Где зелень, там вода!» – обрадовался он.

На спуск ушла оставшаяся часть дня, и к пролому племя подошло затемно. Так и заночевали наверху, только послали прытких парней за водой.

Утром вождь собрал старейшин, и они вместе отправились смотреть зеленый оазис в провале, стены которого уходили вниз на пять, а то и шесть ростов мужчины.

– Бежит ручей, – заметил один из стариков, провожая взглядом тонкую ленту воды.

– Бежит, пока зноя нет, – весомо заметил другой, – летом в землю уйдет, под камни.

– Рыть арыки, колодцы…

– Нет, – отрезал Персаух, – мы не суслики под землей жить! Дальше пойдем!

Никто не возражал. Племя снялось со стоянки и привычно отправилось вслед за своим вождем.

Еще не один хребет пришлось перевалить скитальцам, пока в ранний час очередного утра взор, обращенный на север, привычно не наткнулся на извилистую линию хребта. Впереди, сливаясь с небом, расстилалась пустыня! Воздух над ней казался гуще, чем в горах. Он колыхался, сбиваясь все плотнее к горизонту, линию которого мог разглядеть только самый острый глаз. На всем необозримом пространстве желтые холмы барханов перемежались с такырами[18], и повсюду виднелись темные пятна, кое-где устилающие поверхность сплошным черным покрывалом – Черная Пустыня! То ли пески были там черными, то ли кусты росли такие – сверху не понять, но, сколько ни вглядывался Персаух, реки он не увидел.

– Может, назад повернем, в ту долину, над которой пахучие деревья, похожие на кедры[19], на горе растут? Там и жара не будет, раз до сих пор холод…

– Вот именно – холод! – огрызнулся Персаух на мольбу жены, но посмотрев ей в лицо, смягчился: в глазах Цураам стояли слезы.

В последний раз он видел их, когда отбирал из ее рук сына…

Как-то в пути, в землях Аккада увидел Персаух белого верблюда – диковинного зверя! Увидел и потерял голову! Длинношерстый красавец свободно пасся неподалеку от того места, где встало племя. К себе верблюд никого близко не подпускал, но Персаух разглядел клеймо на его ноге и проследил, куда верблюд уходил на ночь – в дом богатого человека! Когда-то был тот человек ювелиром при дворе самого Шаррум-кена[20] – правителя Аккада, но об этом Персаух узнал позднее.

Одним вечером взял он несколько красивых вещиц, что хранила его жена в сундуке, и пошел вслед за верблюдом. Застав хозяина дома за трапезой, Персаух пожелал ему здравия и успехов в делах и предложил сделку – его украшения за белого верблюда. Ювелир, посмотрев на подношения, только рассмеялся в ответ. Гордый Персаух не мог смириться с унижением. Как он вернется в племя несолоно хлебавши?! И тогда, недолго думая, предложил за верблюда двух лошадей и отару овец, но упрямый ювелир отверг и это предложение. В ярости Персаух воскликнул: «Что же ты хочешь за своего верблюда?» А ювелир лукаво улыбнулся и спросил, буравя взглядом настырного переселенца: «А есть ли у тебя сыновья, почтенный вождь?» Персаух растерялся. У него было пятеро сыновей. Самому маленькому, которому отец дал гордое имя Эрум – Орел, тогда минуло пять. Вот его и забрал ювелир, обещая сделать из него мастера своего дела. Персаух тогда задумался – какой с малыша толк? Да и путь предстоит нелегкий, как не выдержит, заболеет, да помрет? Уж лучше оставить его в богатом доме, а взамен взять белого верблюда, какого ни у кого из вождей нет. Но жена не приняла его решения и только плакала в ответ на объяснения. Соплеменники же с тех пор прозвали вождя Отец Раба. Меж собой звали его и гордым, как верблюд, но в глаза не осмеливались, только с осуждением поглядывали на него и белого горбатого спутника рядом…

– Зимой скот померзнет, люди будут болеть. Не привычные мы к таким горам. Да и как сеять будем, когда урожай собирать… Нет, Цураам, нет, нам туда надо! – Персаух простер руку вдаль.

Цураам обреченно вздохнула. Она никогда не противилась воле мужа, хоть и ворчала на него. Всю жизнь слушала его, верила в его чутье, только за сына не могла простить. Сердце ее болело, и каждую ночь, стоило лишь сомкнуть веки, как детское личико – удивленное, с большими распахнутыми глазами – появлялось перед взором.

– Что ж, Персаух, идем, раз ты так говоришь, только водой надо запастись надолго. Нет там воды, это и мои глаза видят.

По сердцу Персауха скользнула боль. Жалко стало жену. Вот сейчас опять сядет на осла и будет ехать молча всю дорогу.

– Цураам, оставь осла, залазь на верблюда, да накидку потеплее возьми, что ты в одной рубахе, заболеешь еще, ветер вон какой дует…

– Я на твоем верблюде не поеду, тьфу на него… сколько раз говорила – и не предлагай больше!

– Эх, вредная женщина, упрямая, как осел!

– Кто б говорил…

Не стал Персаух больше с женой спорить. Сам достал меховую накидку и бросил ей на спину.

– Укутайся, говорю…

Цураам опустила голову и, завязав накидку под самое горло, взобралась на своего осла.