Михаил Голденков - Схватка

— А ну слазь, шельма немецкая! — орали злые бородатые лица.

— Прэч! — кричал Гордон, лупя по рукам кнутом… Неизвестно, что стало бы с Гордоном, если бы не выборные солдаты, начавшие теснить и молотить толпу мушкетами и бердышами..

Ну, а часом раньше Две большие толпы шли, одна — к дому старосты Василия Шорина, а другая, в тысяч пять, — в Коломенское, где укрылся царь. Толпа затопила Коломенское, требуя увидеть государя, чтобы спросить его по поводу денег. Бледный с дрожащими коленками Алексей Михайлович вышел из церкви. Толпа враз смолкла. Но государь не стал ничего говорить, он сел на коня, ступив сапогом изначально на спину, бросившегося под ноги для подставки отрока. Тут же вновь из толпы раздались сердитые крики:

— Что деется, царь-батюшка!

— Загладь обиды, государь!

— Нет мочи терпеть!

Царь оглянулся. Стрельцы в длинных до пят вишневых кафтанах испуганно жались, выставляя бердыши, окружая стеной царя. «Вот тебе и соколиная охота!» — с холодеющим лбом думал царь, понимая, что любимое занятие — охота с соколами — откладывается.

— Эй, православные! — крикнул Алексей Михайлович над малиновыми шапками стрельцов. — Чего же так в беспорядке пришли порицать своего государя!? Обиды будут заглажены! Я повелеваю немедля созвать совет! Вам остается немного подождать!

И пока толпа что-то недовольно гудела, царь свесился к какому-то боярину:

— Слышь, дурень, вели послать человека к Крофорду и стрелецкому полковнику Матвееву, ко всем, кто есть! Идти всем в Коломенское и стрелять всю эту чернь, чтобы духу тут их не осталось! Живо!

— Сию минуту, царь-батюшка! — испуганно кивнул высокой бурой шапкой боярин…

Именно по этой причине прискакал к Гордону Крофорд. При этом сам полковник сильно колебался. Он знал, что при вступление полка Гордона в Коломенское может произойти страшное кровопролитие… Но Гордон, напротив, рвался в Коломенское, полагая, что толпа растерзает царя, как только что чуть было не растерзали его самого. В полку Гордона было около 1200 человек, в том числе 800 мордвин и черемисы, кои, верно, не стали бы сочувствовать или примыкать к мятежникам и бунтовщикам. Остальные солдаты полка — пестрая смесь из московитских народов, в том числе и русского, — не вызывали большого доверия у Гордона. Правда, все они, тем не менее, оставались под знаменем приказа. Гордон раздал порох и пули, каждому по три заряда — все, что имел на тот день.

И вот полк Гордона спешно выдвинулся в Коломенское — Крофорд дал-таки приказ. Однако бунтовщики так обложили дворцовые аллеи, что англичанин никак не мог подобраться к ним. Орущие люди хватали его коня, наровя стащить с него седока, и вновь еле вырвался из толпы Гордон, бесщад-но хлестая по рукам людей кнутом.

— Одыходим! Не палить! — дал приказ Гордон своему полку. Его желдаки стали пятиться, возвращаясь на луг, откуда вступили-было в толпу бунтовщиков. Там, на лугу, уже стоял приказ другого стрелецкого полковника Аггея Али Шепелева- его шеренги «светились» яркими желтыми кафтанами. От его полка, впрочем, осталась едва ли половина — другая примкнула с пищалями и бердышами к бунтовщикам.

В полной растерянности Гордон повернулся к Шепелеву, прокричав:

— Какие ви получит приказаниа?

— Мне приказано стоять на месте! — ответил Шепелев со своей вечно непроницаемой физиономией, матерно ругнувшись в конце по-угорски.

— Shit! — ругнулся в ответ на своем языке Гордон, пришпорив коня, и поскакал в конец луга, где зеленела салатовыми кафтанами шеренга приказа Артемона Матвеева. Сразу за ним выстроились темно-зеленые кафтаны стрельцов Семена Пол-тева, также изрядно поредевшие из-за переметнувшихся на сторону бунтовщиков. Оба полковника сказали, что им велено идти в Коломенское.

— Что делат мне? — все еще не мог найти себя во всем этом хаосе Гордон.

— Почем я знаю? — отвечал Матвеев и Полтев тоже.

Тем временем все три стрелецких приказа с примкнувшим к ним князем Юрием Ромодановским, одним из главных наперсников и фаворитов царя, вошли в Коломну. Гордон со своим полком остался позади. Он лишь то и дело поднимался в стременах, прислушиваясь к непрекращающейся стрельбе и крикам, ничего не в состояние разобрать… Как ему показалось, стреляли не только стрельцы Матвеева, Шепелева и Полте-ва, но и стреляли по ним… Его полк караулил у Кожуховского моста, где получил приказ остановиться, охранять мост и захватывать беглецов. Таковых схватили тринадцать человек…

Из всех бунтовщиков почти тысячу человек на другой день повесили в разных местах, а около двух тысяч с женами и детьми впоследствии сослали в Сибирь. Еще около тысячи погибло в стычках с царскими полками. Были убитые и среди стрельцов. Сколько? То никто не говорил.

Патрик Гордон, а также все остальные иноземные офицеры на службе царя получили за сие дело небольшие пожало-ванья или награды.

И в эти же самые дни возмутились башкирские татары в Уфе, Осе и других городах, где московитские гарнизоны были либо разгромлены либо атакованы. Поводом к сему бунту послужили притеснения и вымогательства жадных и продажных губернаторов этих краев. Башкиры — хорошие наездники, вооруженные луками, стрелами и копьями, быстро атаковывали и быстро ретировались… Положение осложнялось. Патрику Гордону тут же приказали выступать против башкир. Но англичанин заявил, что, будучи майором, он, прослуживший верой и правдой почти год у царя, не намерен отправляться так далеко — за тысячу верст… Подавлять мятежных башкир отправили другого. Перепуганный Алексей Михайлович бросил против бунтарей десятитысячное войско. Возмутителей утопили в крови. После всех этих передряг Москва заметно опустела.

Кажется, вот он шанс для литвинов вдарить по неприятелю и разгромить его окончательно. Но и армия Речи Поспо-литой походила на рассорившихся из-за пойманных в пруду рыбок друзей-мальчишек. Общего руководства как не было, так и не стало. Михал Радзивилл с кузеном Богус-лавом разъехались по своим маенткам со своими хоруг-виями, не подчиняясь пока что ни королю, ни гетману. Ян Павел Сапега, вроде бы, командовал армией, которая, однако, подчинялась ему едва ли на треть. Винцента Гонсевского предлагали выдвинуть в руководство Братского союза конфедератов, но этому резко воспротивились войска правого крыла.

Конный эскадрон Навашинского и Хвелинского — около пяти сотен всадников — ворвался в столицу ночью 29 ноября.

— Хотим видеть Гонсевского и Жаромского! — требовали командиры эскадрона от полковника панцирной хоругви Вильны Неверовского.

— Жаромский сейчас в кляштаре кармелитов. Туда езжайте! — отвечал полковник Неверовский, прекрасно, впрочем, понимая, зачем и на что он шлет этих людей. Часть отряда с Навашинским и Сорокой во главе отправилась к монастырю кармелитов… Жаромский вышел из монастыря и тут же уперся взглядом в толпу разгоряченных людей. Одни сидели на конях, другие спешились. Жаромского тут же обступили возмущенные конфедераты.