Алексей Витаков - Посох волхва

После каждого точного удара раздавался глухой, глубокий звук бубна. Кривичи следили за поединком с бесстрастными лицами. Старцы сидели в первом ряду, отрешенно глядя сквозь картину происходящего куда-то в запредельную даль, в пространство, ведомое только им, положив руки на иссохшие колени.

Один из норманнов, тяжело дыша, зашатался, схватившись за правый бок. Его соперник, почуяв вкус приближающейся победы, занес меч высоко над головой для решающей атаки. Они в последний раз посмотрели в глаза друг другу.

Оба клинка поразили свои цели одновременно: один рассек на сонную артерию, другой вошел в живот.

Викинги рухнули замертво, скрестившись телами и навеки слившись последними выдохами.

После этого начали свое вращение два хоровода. Один, внутренний, шел по солнцу, другой – против. Вначале движение было медленным. Звуки бубна следовали через значительные паузы. Но, по мере того как паузы становились короче, усиливался ритм низкоголосой волынки и пронзительных трещоток. А когда в дело вступили дудки, хороводы пошли вихрем вокруг костра.

– Ушедшим – память и наш низкий поклон! Живущим – здоровья и долготерпения! – сказал дядька Маковей, ставя на землю бочонок меда. И тут же добавил: – Кто по-людски жил, того с легким сердцем провожают. Да и живут потом без печали, выпуская на свет потомство. Пусть те, кто сейчас в палатах Сварога, видят нас и радуются за нас. Давайте и мы порадуемся за них. Все мы когда-нибудь встретимся. Пусть свет очей их освещает наши пути на земле. Пусть слезы наши, упавшие в землю, дадут новые всходы. Да не прервется род сварожичей, да воссияет слава его! И пусть боги даруют нам силу, легкость и волю!

Люди черпали из бочонка берестяными плошками, подносили к устам, обносили по кругу. Древние знали хороший рецепт против душевной боли – это движение. Ни тоска, ни хандра долго не удержатся в сердце, если тело заставить трудиться. «Если плачешь, становится легче, а коль пот прошиб, то совсем ожил» – так говорили когда-то. И кружились по-над рекой быстрые хороводы, внутри которых, соблюдая очередность, плясали парни и девушки.

Раданка сидела на берегу, отрешенно глядя на отражающийся в воде закат. Руки сами плели венок за венком. Как только образовывалась приличная стопочка, кто-нибудь подходил и забирал готовые венки. Считалось, что венок, сплетенный руками девушки, потерявшей жениха, отводит злых духов, излечивает многие болезни и приносит счастье, поскольку несчастье девушка уже взяла себе.

А по сторонам чернели развалины Калоки. Страшны были эти руины, из которых высовывались грубые печи, сложенные из речных камней. Жутко топорщились в небо обгорелые стволы садовых деревьев. До боли пронзителен был запах самой гари.

Но уже кое-где стали возникать временные шалаши и землянки, клети на «курьих ногах», потому что в основании использовались пни. И скрипели первые колыбели и звучали над ними женские голоса. Жизнь возвращалась в разоренную деревню.

Раданка почувствовала чье-то прикосновение к своему плечу и резко обернулась. Перед ней стоял Эгиль.

– Ты, только прошу мой, не бойся. Мой ничего не хотеть сделать плохо! – Эгиль очень стеснялся и поэтому говорил быстро, глотая целые фразы.

– Зачем ты пришел? Уйди. Видеть вас не могу! – Раданка закрыла лицо ладонями.

– Радана! Мой хотеть сказать, что хотеть бы стать твой друг и защитник, как брат. Просто как брат, понимаешь?

– На кой мне теперь твоя защита!

– Радана, мой быть сильна не прав, когда драться с твой жених. Но потом мой все понять, Радана.

– Чего же ты понял, душа твоя нурманнская?

– Потом мой понять, что хочет видеть такой большой чувства и восхищаться. Находится в его лучах и тоже получать от его света свой радость.

Раданка внимательно посмотрела на Эгиля своими серо-голубыми глазами и, не говоря ни слова, подвинулась. Норманн опустился рядом, боясь даже дыханием нечаянно коснуться девушки.

Знахари и ведуньи бродят по полям и лесам, собирают травы, копают коренья и потом употребляют их частью на лекарства, частью для иных целей; некоторые зелья помогают им при розыске кладов, другие наделяют их способностью предвиденья, третьи необходимы для совершения волшебных чар и битья кудесов[17]. Сбор трав и корений главным образом совершается в середине лета, на Иванову ночь, когда невидимо зреют в них целебные и ядовитые свойства. Заговоры и заклятия составляют тайную науку колдунов и ведьм; силой заповедного слова они насылают и прогоняют болезни, делают тело неуязвимым для неприятельского оружия, изменяют злобу врагов на кроткое чувство любви, умиряют сердечную тоску, ревность и гнев и, наоборот, разжигают самые пылкие страсти – словом, овладевают всем чувственным миром человека.

Передают из уст в уста кривичи одну историю, которая будто бы произошла на Днепре в их славном городе.

«…Молодая княгиня родила трех чудесных младенцев, но одна ведьмачка вызвалась быть повитухою и оборотила княжичей волчатами, а взамен их положила простого холопского мальчика. Князь, сказывают, разгневался на жену, велел посадить вместе с ребеночком в бочку и пустить по синему Днепру-батюшке. Долго ли, коротко ли бочка пристала к пустынному берегу и развалилась. Княгиня и подкидыш вышли на сухое место, умолили богов даровать им хлеб, и по их молитве воды Днепра превратились в молоко, а песок – в кисель. Проходили гусляры мимо и немало дивились, что вот живут себе люди, о хлебе не думают: под руками – река молочная, берега кисельные. Пришли на княжий двор и рассказали там про диво неслыханное. А князь к тому времени уже успел на другой жениться – на дочери той ведьмачки, что была повитухою. Услыхала те речи новая княгиня, выскочила и крикнула: «Экое диво рассказывают! У моей матушки есть получше того: кувшин о семи рожках – сколько ни ешь, сколько ни пей, а все не убывает». Этими словами она отуманила князя: то хотел было ехать, на диво посмотреть, а тут и думать перестал. Когда сведал про это подкидыш, тотчас же собрался в путь и увел у ведьмачки заветный кувшин. Снова пришли на княжий двор гусляры и рассказали про реку молочную, берега кисельные и кувшин о семи рожках. Княгиня новая выскочила: «Нашли, – говорит, – чем хвастаться! У моей матушки получше того: зеленый сад, а в том саду птицы чудесные, поют песни во славу князю, мужу моему». Подкидыш отправился сад добывать, обошел вокруг него и, произнеся заклятие: «Как дует ветер, так лети за мною, зеленый сад!», заиграл в дудочку – и в ту же минуту деревья двинулись с места и последовали за своим вожатым. Тогда дочь ведьмачки стала похваляться зеркальцем: «У моей матушки есть почище того: чудное зеркальце – как взглянешь в него, так сразу весь свет увидишь!». Подкидыш заказал кузнецу сковать три прута железных да щипцы, пришел к ведьмачке, поймал ее за язык щипцами, начал бить прутьями железными и заставил отдать зеркальце. Принес зеркало домой, настоящая княгиня глянула в него и увидела своих деток волчатами – на чистой поляне, промеж густого кустарника, по травке-муравке валяются. Подкидыш вызвался на новое дело: пришел на поляну и, пока волчата спали, развел костер да связал у них хвосты в один крепкий узел. Потом как крикнет зычным голосом: «Не пора ли спать, пора вставать!» Волчата вскочили и рванулись бежать в разные стороны – волчьи шкуры с них мигом слетели, и явились три добрых молодца, три родных брата. Подкидыш схватил волчьи шкуры и бросил в огонь. Когда они сгорели, братья воротились к матери. Услыхал князь про княгиню и княжичей, не вытерпел, поехал к ним да и узнал все, как было. В тот же день приказал он утопить ведьмачку вместе с ее дочкой…»