Вера Хенриксен - Королевское зерцало

— Лучше сразу метить высоко. А что это даст, посмотрим.

Свейн принял предложение Олава.

Было решено, что оба конунга и их ближайшие люди сойдут на берег в Конунгахелле, стоящей в устье реки Гаут-Эльв. И там обсудят все условия мира.

Магнус не мог принять участия в переговорах. Олав отправил его вместе с Торой к Свейнки сыну Стейнара, могущественному лендрманну, который жил поблизости. Свейнки обещал, что его люди позаботятся о них наилучшим образом.

Олав сказал, что, если переговоры закончатся ничем и битва возобновится, лучше, чтобы мать с Магнусом были в безопасности. Скули он разрешил остаться на корабле.

Но Эллисив он взял с собой. В Конунгахелле была усадьба конунга, и Эллисив предстояло позаботиться о том, чтобы угощение во время переговоров подавалось как подобает.

Эллисив встретилась со Свейном сыном Ульва на дворе усадьбы, когда конунг со своими людьми направлялся в гридницу.

— Вот не думал, что мы с тобой опять свидимся, — сказал он и напомнил ей о том времени, когда они жили в Швеции.

— Часто случается то, чего не ждешь, — улыбнулась Эллисив, Пока конунги вели переговоры, Эллисив в поварне приглядывала за служанками, готовившими угощение, и следила, чтобы в гридницу относили достаточно еды и питья. Но переговоры затянулись. И Эллисив, убедившись, что ее глаз больше не требуется, ушла в небольшой дом, стоявший тут же в усадьбе, здесь было покойно, и она взялась за шитье.

Там и нашел ее Олав. Было уже темно, у нее горел светильник.

— На чем вы порешили? — спросила Эллисив.

— Свейн согласился на мои условия. Но у него были и свои требования. Он считает, что мир между Данией и Норвегией надо скрепить браком между родами конунгов.

У него есть дочь, ее зовут Ингирид, он хочет отдать ее мне в жены. А взамен хочет получить тебя.

— Меня? — Эллисив отложила шитье.

— Что же тут удивительного? Разве есть еще столь же красивая женщина? Свейн чуть шею себе не свернул, когда смотрел тебе вслед. Кроме того, ты сестра русских князей и тетка франкского короля. Да и приданое он, по-моему, рассчитывает получить за тобой изрядное.

— Но я думала, что Свейн женат, ведь он с кем-то живет.

— Это наложницы, на них он никогда не женится. Я сказал ему, что, хотя выдать тебя замуж — мое право, все равно я ничего не могу ответить ему, пока не поговорю с тобой.

Он ждет ответа утром. И если ты ответишь согласием, думаю, этот старый кобель очень скоро найдет священника, который благословит ваш брак.

Эллисив сидела молча. Была глубокая тишина, в усадьбе все уже улеглись.

— Я постараюсь найти выход, — сказал Олав.

Эллисив по-прежнему молчала.

— Я думаю, Олав, что лучше все равно ничего не придумать, — сказала она наконец. — Мы не можем и дальше жить так. Ты должен жениться ради продолжения рода. Ингирид дочь Свейна не хуже любой другой женщины.

Да и ради твоей матери мне тоже лучше уехать отсюда. Очень скоро она потеряет Магнуса. И тогда она будет нуждаться в тебе.

А со Свейном мы поладим, ведь мы давно знаем друг друга. До его наложниц мне нет дела.

— Как бы мне хотелось, чтобы в твоих словах было меньше правды, — вздохнул Олав.

Потом она не могла даже вспомнить, как все случилось.

Помнила только, что они вдруг оказались на скамье и любили друг друга и все остальное перестало существовать.

Олав был неутомим.

Эллисив хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно.

Они не говорили ни о прошлом, ни о будущем, только о настоящем — о своей любви.

Лишь на рассвете, когда начала просыпаться усадьба, они встали и оделись.

Олав сел на скамью рядом с Эллисив, нежно обнял ее и поцеловал в тубы.

— Если это грех, то я счастлив, что я грешник, — сказал он.

— Это должно было случиться. Неизбежно.

Олав кивнул.

— Теперь пусть Свейн сын Ульва берет тебя. А я женюсь на Ингирид.

— А если я понесла в эту ночь? — Эллисив вдруг поразила эта мысль.

Он улыбнулся.

— Значит, я подарю Свейну сына. Свейн и сам нередко обладал чужими женщинами. Не грех воздать ему по заслугам.

Эллисив невольно улыбнулась в ответ. И подумала, что сказать так мог только сын Харальда.

Конунги Олав и Свейн встретились, чтобы обсудить условия каждого брака, Эллисив тоже пригласили.

Свейн расплылся в улыбке, когда Олав от имени Эллисив ответил согласием на его предложение. Потом речь пошла о приданом, о подарках для обеих невест и прочих условиях.

С приданым Эллисив все было просто — у нее сохранилась большая часть приданого, полученного ею еще от отца. Но это означало, что Свейну придется дать за дочерью гораздо больше, чем он рассчитывал. Кроме того, каждая невеста должна была получить богатые дары.

Потом решали кто, где и как будет жить.

Конунги сошлись на том, что Ингигерд должна воспитываться в Дании у Эллисив. Олав обещал как можно скорее отправить ее на юг вместе с Ауд. Но право выдать сестру замуж, когда придет время, оставалось за ним. Эллисив разрешалось также взять в Данию своего священника из Гардарики, Петр должен был поехать вместе с ней.

— А я отошлю всех своих наложниц! — пообещал Свейн.

Тогда Эллисив в первый раз вмешалась в их разговор.

— Не обещай больше того, что сможешь выполнить, — сказала она.

Наконец Эллисив напомнила, что ее дед по отцу и мать Свейна приходились друг другу сводными братом и сестрой, и спросила, не считаются ли они со Свейном близкими родичами по церковным законам.

Свейн покачал головой.

— Архиепископ Адальберт теперь мой друг, и он согласится на все, если я заплачу ему за это. Видит Бог, раньше это было не так.

В тот же день помолвку Эллисив и Свейна скрепили, ударив по рукам. На другое утро Свейн должен был привезти на берег священника, чтобы тот благословил их союз.

Он сказал, что у них нет причин медлить.

— Конечно, — согласилась с ним Эллисив, вспомнив при этом слова Олава о старом кобеле, который вмиг все уладит. Только Олав был не совсем справедлив: Свейн оказался даже на несколько лет моложе, чем был бы сейчас Харальд.

В этот последний день, накануне венчания со Свейном, Эллисив думала о Харальде, о Сэле, о своей жизни на Борге.

И об Ингигерд. После разговора с братом Бэдой Эллисив словно прорвало. Она каждый день благодарила Господа за Ингигерд, как он ей велел, и делала это с истинной радостью. Ей даже подумать было страшно, что дочь могли бы не отпустить с нею в Данию.

Но больше всего она думала об Олаве и о той ночи. Бремя их общей тайны они оба будут нести до конца жизни. То прекрасное, что они пережили, и грех, в котором оба повинны, — все оставит свой след в их душах. Они никогда никому не доверят этого, даже самому близкому человеку, разве что, быть может, священнику. И наверное, это сделает их более одинокими, чем они могли бы быть.