Артуро Перес-Реверте - Мост Убийц

– Ничего? – догадавшись об этом по моему лицу, спросил Копонс.

– Ничего. Ни следа. Только море да снежная крупа.

– Будь оно все проклято…

Я снова подсел к ним и увидел, что бывший мой хозяин по-прежнему не сводит глаз с Малатесты. Вглядывается в него очень пристально, но с тем же непроницаемым видом, что и раньше, так что понять, что он при этом думает, невозможно. Однако я слишком давно знал этого человека и от такого внимания мигом насторожился.

– Что такое, капитан? – спросил я настойчиво.

Он не ответил. Взгляд, как и прежде, не отрывался от Малатесты, а пальцы поглаживали усы. Я смотрел то на него, то на итальянца, силясь понять, что происходит.

– В самом деле он нас не предал?

После очень длительного молчания капитан, все это время сохранявший совершенную неподвижность, покачал головой. Тоже – очень медленно. И разомкнул наконец уста:

– Нет.

И снова замолчал, словно оценивая правоту собственных слов, а потом повторил убежденно:

– На этот раз – нет.

Я обернулся к Копонсу, надеясь, что он сможет объяснить мне это, однако арагонец только пожал плечами. Солдат королевской испанской пехоты ломать голову над подобными вопросами предоставляет другим. А молчаливые думы друга Алатристе ему были еще более непостижны, чем мне. И он ограничился кратким:

– Раз сказал «нет» – значит, нет.

Я обхватил себя руками, весь сжался, съежился, забился, можно сказать, сам в себя, чтобы согреться. Внимательно наблюдая, как итальянец расхаживает вперед-назад по берегу, капитан был по-прежнему недвижим, меж тем как талый снег каплями катился с его густых солдатских усов, с крупного, чуть крючковатого носа, придававшего ему особенное сходство с бесстрастным орлом. Мне показалось, что на краткий миг строгая важность черт смягчилась мимолетной, чуть заметной улыбкой. Если это и вправду была улыбка, в чем я не уверен, то, говорю, возникла она на одно стремительное мгновение – мелькнула и пропала. Алатристе склонил голову, рассматривая свои посиневшие от холода руки, и принялся яростно растирать их, чтобы согреть. Потом вытащил из-за пояса пистолет, положил его на землю рядом со мной и, скривившись от мучительного усилия, с которым далось это движение, – поднялся. И направился к Малатесте.

Снежная крупа все сыпала с неба, из-под свинцовых туч, таяла на лету и расплывалась белыми каплями на полях шляпы и на плечах Малатесты. На берегах ближних каналов, на песчаных отмелях и тинистых балках, обнаженных отливом, стирались границы между водой и небом. И капитану, покуда он шел к итальянцу, чудилось, что пейзаж этот, просачиваясь между одеждой и телом, леденит ему самое сердце. Сковывает мысли, серой тоскливой пеленой окутывает волю.

– Не торопятся что-то нас выручать, – сказал Малатеста.

Сказал легко и гримасу скорчил подобающую. Он глядел на южную часть лагуны, выходившую к открытому морю. Потом наклонился и поднял полузасыпанную землей кость, которую миг назад пинал носком своего сапога. Выпрямился с нею в руке и воззрился на нее с любопытством. Это была ключица.

– Каким тебя вижу, таким сам стану, – промолвил он философически.

И швырнул кость в воду, а сам опять уставился в свинцовую размытую линию горизонта.

– Да-а, не торопятся, – повторил он.

– Значит, успеем.

Черные глаза итальянца, устремленные вдаль, на миг застыли. Казалось, он не услышал реплики Алатристе. Но вот наконец очень медленно обратил к нему темный взор, заискрившийся любопытством. И потом все так же неспешно скользнул глазами к эфесу шпаги, за который уже взялся капитан.

– Что… успеем?

– Покончить наше с тобой дело.

Итальянец попытался было улыбнуться, но попытка окончилась полным провалом и – недоверчивой гримасой. Он, казалось, был растерян – растерян, как измотанный до предела человек, от которого внезапно потребовали уделить самое пристальное внимание чему-то совершенно неожиданному. Однако чему уж тут так удивляться, подумал капитан. Разве тому, какую минутку я улучил… Разумеется, резонней было бы свести счеты не здесь и не сейчас, когда мы подвешены между морем и небом, между жизнью и смертью. Разумеется, всему свое время, но вот поди-ка угадай, а будет ли оно у тебя, другое?

– Ты шутишь, – сказал Малатеста.

– Разве похоже?

– Порка Мадонна… Мы же с тобой…

– Товарищи, хочешь сказать?

– Ну, вроде…

Алатристе не сводил с него глаз, чувствуя, как растаявший снег течет и капает с усов, со лба и щек.

– Уже нет, – ответил он мягко. – Перемирие кончилось.

Он вдруг согрелся, и мир вновь предстал перед ним в ошеломительной простоте. Под тяжестью оттягивавшей пояс шпаги исчезло все, что было прежде, пропало то, что маячило впереди. Осталась лишь настоящая минута. И жизнь сделалась такой, как прежде.

– Черт возьми… – пробормотал Малатеста.

В нем совсем не чувствовалось раздражения или досады. Удивление наконец исчезло, и исчезновение это ознаменовалось сухим спокойным смешком – не похожим на его обычный смех. В нем Алатристе почудилась даже нотка некоего восхищения.

– Прямо здесь? – спросил итальянец.

– Если не возражаешь.

Малатеста взглянул в последний раз. Очень серьезно. И как бы принимая свой удел. Насмешливая искорка снова блеснула на миг и погасла, и глаза потемнели вновь.

– Да нет, капитан. Не возражаю.

Алатристе кивнул в знак того, что признает правильность этих слов. Потом провел ладонью по лицу, стирая с него мокрый снег, отступил на три шага и вытащил шпагу.

Я не верил своим глазам, и товарищи мои – тоже. Гурриато-мавр ошалело глядел, а мы с Копонсом живо – откуда и силы взялись? – вскочили на ноги, наблюдая за происходящим: капитан Алатристе со шпагой и кинжалом ждал, когда Малатеста снимет шляпу, сбросит плащ, обнажит свое оружие и станет в позицию. Мокрый снег и низкий, стелившийся над самой землей туман придавали всему этому фантасмагорический характер – казалось, противники парят в воздухе. И сошлись в схватке при конце света.

– Бредятина какая-то, – пробурчал Копонс.

Он сделал было движение к поединщикам, словно намереваясь разнять их, но я удержал арагонца. Потому что вдруг все понял. И горько пожалел в душе, что вовремя не сумел правильно истолковать ни взгляды капитана, ни его решение подняться, чтобы вызвать Малатесту. И проклял свою несообразительность – потому что не успел опередить своего бывшего хозяина. Потому что это я должен был сейчас драться с итальянцем. Едва ли еще когда представится такой случай свести давние счеты. Да еще большой вопрос, будет ли оно, это самое будущее.

– Да нет, не бредятина, – ответил я Себастьяну умудренно. – Не бредятина, а всего лишь долгая и старая история.