Висенте Бласко Ибаньес - В поисках Великого хана

Инквизиторы, казалось, не вполне были уверены в преданности знаменитого врача христианской вере, но не трогали его, твердо зная, что он никогда не станет разглашать свои скрытые убеждения. Они знали также, что у него в душе не сохранилось ни малейшей склонности к религии предков, и не имели никаких оснований заподозрить Акосту в тайном соблюдении иудейских обрядов. Евреи относились к нему с большей неприязнью, чем христиане, на не потому, что он был обращенным, — таких среди испанцев были тысячи. Нет, они его ненавидели за безверие, считая, что он гораздо менее религиозен, чем христиане. И инквизиторы считали его гениальным безумцем, достаточно осторожным, чтобы скрывать свои парадоксальные суждения, которые только время от времени невольно прорывались наружу.

Разве он мог бы совратить кого-нибудь своими домыслами в те времена, когда вера была так крепка, что каждый готов был умереть или предать смерти другого во имя своих религиозных убеждений, а неверующих не было вовсе?

Акоста относился к жизни со свойственным ему скептическим любопытством, недоверчиво и в то же время благодушно. Он говорил о богах больше, чем о едином боге, считая, что человечество было счастливее в эпоху язычества, чем в настоящее время. Он изучал мудрецов и поэтов этих отдаленных веков, убежденный, что после них мир погрузился в невежество и варварство. Он был одним из тех, кого в Италии начинали называть гуманистами. Путешествие в Рим еще более укрепило в нем эти взгляды, почерпнутые им ранее из книг. И так как эти гуманисты господствовали при папском дворе и при многих королевских дворах, куда их приглашали в качестве наставников к наследным принцам, некоторые монахи и священнослужители Кордовы, желая блеснуть своей ученостью, гордились дружбой с лекарем Акостой, признавая его большое умственное превосходство и глядя на него в то же время как на милого ребенка, дерзкого и озорного, который позволяет себе рискованные игры с предметами, заслуживающими глубокого уважения.

Самым важным для них было, чтобы он не оставался втайне евреем, не менял рубашки по субботам и ел свинину при всех, как надлежит доброму христианину. А все разговоры доктора о языческих богах и древней Греции казались им сущими пустяками.

В речах Акосты было столько бодрости и уверенности, что это придавало всему его облику спокойствие и мягкую веселость. На каждом шагу он восхвалял короля и королеву, жизнь которых протекала на его глазах. А жизнь его была богата приключениями, как роман. Он любил вспоминать, как еще в годы его младенчества вступили в брак дон Фернандо и донья Исабела, которые в ту пору были только еще наследниками престола.

В Кастилии тогда царил беспорядок. Дворянство, свыкшееся с мятежами и гражданской войной, приносившими ему верные прибыли, восстало против Энрике IV. Этот король-художник, которого, несмотря на изрядное количество любовниц, недруги прозвали Импотентом, был жертвой своего времени, эпохи перехода от грубых нравов воинственных лет реконкисты к изящной любезности и духовным радостям так называемого Возрождения, начавшегося в Италии. Король питал большую склонность к музыке, танцам, женщинам, проявлял терпимость к мусульманам, обычаи которых ему были по вкусу больше, чем христианские. Порою он влюблялся в знатных дам своего двора, порою же его влекла к себе неприкрашенная природа с ее терпкой и здоровой красотой, и тогда он отправлялся на охоту в горы, в какое-нибудь из королевских поместий, в сопровождении целой свиты музыкантов, шутов, мавританских певцов и солдаток — так называли проституток, состоявших на жалованье; эти поездки служили предлогом для сближения с пастушками, крепкими крестьянками с румяными щеками и пряным запахом, чью бесхитростную прелесть воспел поэт того времени, беззаботный весельчак Хуан Руис, протопресвитер из Иты.[21]

Очевидно, женитьба короля на принцессе донье Хуане, уроженке Португалии, одной из самых утонченных и образованных женщин своей эпохи, вызвала у него потребность в любви женщин с огрубелыми руками, привыкшими доить коров, укрощать жеребцов и, швыряя камни, подгонять стадо.

Из Португалии вместе с его супругой приехало несколько красивых дам, чрезвычайно изысканных для своего времени, появление которых взбудоражило весь кастильский двор. Они познакомили кастильских матрон с новейшими косметическими средствами и духами. Их тонкая предусмотрительность доходила до того, что они натирали себе белилами ноги от того места, где кончался черный чулок, до самых укромных уголков тела. В те времена было принято, чтобы кабальеро возили дам на крупе своих коней, помогая им сесть и сойти, а так как под пышными юбками, расшитыми геральдическими эмблемами, дамы не носили ничего, кроме рубашки, можно было легко обнаружить кое-какие тайны, когда они садились на лошадь или спрыгивали на землю.

Энрике IV находился в любовной связи с доньей Гиомар, одной из дам, явившихся вслед за его супругой из Португалии. Однажды архиепископ Севильи устроил праздник в честь королевской четы, иначе говоря, пригласил короля с королевой отужинать в епископском дворце. И тут король позволил себе за столом такие откровенные нежности по отношению к донье Гиомар, что его супруга донья Хуана Португальская поднялась из-за стола и дала любовнице короля пощечину, после чего обе благородные сеньоры, к превеликому удовольствию дона Энрике, вцепились друг другу в волосы.

Наконец у королевы родилась дочь, и большинство придворных, которые презирали короля и ненавидели королеву, объявили девочку незаконнорожденной и прозвали ее Бельтранехой, предположив, что она — дочь дона Бельтрана де ла Куэва, бедного идальго, приближенного королевской четы.

Начались новые смуты. Одни утверждали, что Бельтранеха имеет все права на корону, другие держались того мнения, что после смерти Импотента престол должен перейти к его сестре, донье Исабеле, девушке, наделенной от природы спокойной и твердой волей; вокруг нее сплотились ее сторонники — епископы, аббаты и знатные сеньоры, недовольные королем и его фаворитами.

Наследником арагонской короны был тогда дон Фернандо, носивший титул короля Сицилии. Его отец дон Хуан II был почти слеп, но, несмотря на плохое зрение и старость, проявлял неукротимую энергию, сражаясь с французами в Руссильоне[22] и выступая против Каталонии, почти полностью охваченной мятежом. Вторая жена его всеми силами старалась извести принца Виану, наследника престола, сына дона Хуана от первого брака. Материнская любовь, руководившая ею, довела ее до преступления. Она хотела, чтобы ее сын Фернандо занял место ее пасынка, и не прекращала интриг и козней, пока не свела принца Виану в могилу. Этот печальный принц с романтическими склонностями и судьбой, нежный поэт, окруживший себя певцами и музыкантами, прошел по страницам истории, словно призрак.