Михаил Попов - Cлавенские древности, или приключения славенских князей.

Первые плоды моего учения употребил я на прочтение объявленной мною книги; и хотя, по причине малого моего в нем упражнения не мог я разуметь в ней всех слов, но недостаток сей награждался помощью найденного мною словаря. Первые мои взгляды упали на приложенный к сей книге лист, который; различествовал от прочих начертанными золотыми буквами: в оном предлагал первый, книги сей хозяин, который, как видно по его изъяснениям, был весьма добродетельный человек, что книгу сию, и с нею  объявленный мною словарь, нашел он в земле, копая колодец и усмотрев в ней великую важность, скрыл ее, а пользовался ею при нужных только случаях. Напоследок, усмотрев приближение, своей кончины не рассудил за благо оставить ее своим детям, в которых видел он, более пороков, нежели; добродетели, опасаясь, дабы они не употребила ее во зло, ибо она заключает в себе науку Кабалистику, которая владетелю её подает способы делать все то, что, ему ни рассудится. Сия то причина и побудила, было его сжечь ее: но усмотрев, что огонь ей не вредил, бросил он ее в свинцовом ковчеге в море, но когда вода отказалась ее потопить, то он определил ее, и с нею вместе словарь, закопать в пустом месте в землю, присовокупив к ней свое завещание тому, кому по случаю попадется, она в руки; чтоб он не употребляло ее во зло другим, а в противном случае угрожал наказанием, которого просил ему от Богов.

Сие объявление, продолжал Видостан, заставило меня с жадностью и великим вниманием. прочесть сию книгу. Я нашел в ней наставления делать всякие невозможности, какие только можно вздумать, и покорять природу своим хотениям. Узнав о сем, вздумалось мне учинить некоторые малые опыты: видя ж, что все стихии воле моей покоряются, уверился я совершенно в старинном объявлении. Сие понудило меня скрывать ее от всех: побуждение такое весьма спасительно для меня было; но невоздержность моя и несозрелый разум в тайне сей мне изменили.

Некогда вздумалось мне сделать из куска мрамора обезьяну, которую оживотворя заставил я прыгать и забавлять себя природными сим животным резвостями. Шум причиненный ею, побудил войти ко мне Карачуна, который случился в другой от меня комнате. Прыгание каменной обезьяны привело его в такое удивление, что он остолбенел, и спрашивал меня с трепетом о причине сего чуда. Самолюбию, моему приятно было видеть его в таком удивлении: к чему присовокупясь тщеславие заставило меня сказать ему, что я её творец. Сие объявление привело его в пущее недоумение: он меня начал усиленным образом просить, чтоб я ему открыл сию тайну. А я, чтоб больше еще его удивишь, приказал ей перед глазами его превратиться в золотого попугая. Тут уже удивление его пременилось в страх: закричал он благим матом, и побежал от меня вон;но я его удержав, приказал тайну сию скрывать от всех.

Между тем Карачун лишаясь мало помалу страха, наполнялся вместо того любопытством: желая ж от меня уведать о сем таинстве, начал умножать ко мне свои ласкательства, кои почитал я истинными знаками его ко мне любви. Вскоре лукавствами своими достиг он до своею желания: объявил я ему мою тайну; да и столько еще был слаб, по любви моей к нему, что дозволил ему прочесть несколько статей из той книги, которую надлежало мне всеми силами от него скрывать, смотря важность её. Карачун, решил пользоваться её наставлениями; но чтоб не показать мне своего намерения, притворился, что будто он не столько еще Ассирийский язык узнал, чтоб мог разуметь совершенно смысл прочитанного им. Чего ради просил меня дозволить  ему читать ее со словарем, и делать из нес переводы, дабы лучше успеть в оном языке. Сия его просьба вселила было сперва в меня к нему подозрение, но лукавство его совокупясь с моею щедростью преклонили меня на его желание: я ему дозволил делать на себя оружие; то есть: переводить волшебную мою книгу, с помощью коей приключил он мне потом наилютейшие бедствия. Он бы воспользовался ею и без моего позволения, если б не заключала она заклятия на похитителей своих, что кражею своею лишат они ее всей силы.

Получивши ж дозволение переводить ее, начал он выписывать из нее все то, что могло удовольствовать корыстолюбие его и злость: ибо он чрезвычайно был скуп и зол и хотя казался учтивым и кротким. И уже списал он ее более половины, как пришло мне на мысль, что оно знание сие может употребить не токмо ко вреду других, но и к моему собственному; ибо я проведал, что он многие делал пакости тем людям, которые имели несчастье хотя мало ему досадить. Сие побудило меня книгу мою запереть, а ему выговорить суровым образом, что он поверенность моей тайны употребляет во зло. Карачун старался передо мной оправдаться, и лукавством своим дошел до того, что уверил меня в мнимой своей невинности. Впрочем книги моей не дал уже я более ему списывать, опасаясь от того худых следствий. Карачуну весьма сие досадно было: однако ж он скрыл от меня свое огорчение. Притворство его долго бы может статься продолжилось ежели б не случилось вскоре посл того следующее обстоятельство.

Отец сего бездельника впал в некоторое важное преступление, за которое родитель мой приказал его наказать. Сколько Карачун ни старался за него, однако ж не мог отвратить от него наказания; хотя оно по просьбе его и уменьшено было. Сие столько огорчило карла, что он отважился мстить моему родителю, и умертвил его наилютейшим ядом. Врачи, бывшие при его кончине объявили мне,что он отравлен. Я не знал на кого подумать, ведая то, что все родителя моего любили; потому что он одним только преступникам законов делал некоторое зло, наказывая их иногда строго. И так, в недоумении моем прибег я к помощи моей книги, которая подтвердила мне, что родитель мой скончался от яда;но что ядотворца не может она объявить, ибо он наложил ей молчание своим волшебством. Сие объявление подало мне сомнение на Карачуна: я приказал его тотчас к себе позвать, в намерения извлечь от него признание в том муками. Однако гнев мой был уже бесплоден: ибо не могли его нигде найти, Побег его подтвердил мое подозрение, и притом заставил меня опасаться, чтоб злость его не простерлась и на меня. Тогда то раскаивался я, но уже поздно, что подал ему на себя оружие, открыв ему мою тайну. А чтоб не подвергнуть себя нечаянному от него нападению, принял я прибежище к драгоценной моей книге, которая научила меня сделать сию, бесценную стрелу, которой никакое волшебство противиться не может, и коя владетеля своего защищает от нападения духов и человеков, а притом не имеет она никакой силы в других руках, и не можно ею овладеть без моего согласия.