Ирина Цветкова - Скифская пектораль

…У пирса стоял небольшой кораблик. С него доносились голоса. Кажется, они готовились к отплытию.

Энрике слушал плеск волн и пытался понять, что же всё-таки с ним произошло. Неужели это действительно было сегодня с ним – разъярённое лицо отца, гневные обвинения и позорное изгнание из родного дома. Энрике вновь и вновь перебирал в уме сегодняшний скандал – где была та грань, за которую не стоило заходить? Кто из них допустил ошибку, каких слов можно было избежать, где остановиться, чтобы не прийти к такому печальному финалу? В конце концов, Энрике пришёл к выводу, что всё это оказалось неслучайным, что отношения между отцом и сыном дошли до той критической точки кипения, за которой следует взрыв. Они оба слишком долго шли к этому – полнейшему разрыву отношений, и это обязательно должно было произойти: сегодня ли, завтра, послезавтра… Не случись сегодня, это обязательно бы произошло, ну, может, чуть позже. А Энрике теперь среди тех, о ком говорят: «ни пэр, ни мэр, ни сэр…» Он отныне никто. Без денег, без имущества, без работы, без родных, без крова над головой. Один…

На кораблике у пирса, как показалось Энрике, поднялась суматоха. Он стал прислушиваться, чтобы отвлечься от своих мыслей. Оказалось, что у одного моряка перитонит. Его увезла карета «Скорой помощи» с сиреной и мигалками. Набережная опустела. Стало светать. Вдали один за другим гасли огни световой рекламы.

Что ж, прощай, дом с колоннами в Уэст-Энде – престижнейшем районе Лондона. Прощай, фамильный замок Норфолков. Прощайте, отцовские денежки…

– Эй, парень! Ты кого-то ждёшь или тебе некуда идти? – внезапно окликнули его с судёнышка. При утреннем сумеречном свете Энрике разобрал его название: «Гибралтар».

Дальше было, как в кино. Или в романе. Ему предложили занять место заболевшего матроса. (Энрике даже показалось, что он где-то уже читал про такой поворот событий или видел на экране). Он стал моряком. Выбора у него не было. В одночасье он обрёл и стол, и ночлег, и заработок. Прохладным ранним утром он, вместо того, чтобы за домашним столом в тёплом халате принимать утренний кофе с булочками, уходил в своё первое плавание на борту «Гибралтара».

Они занимались рыбным промыслом для мелких торговцев рыбой. Никогда не заходили в порт, останавливались у набережной, продавали улов и снова уходили в море. Вскоре Энрике стал догадываться, что они возят не только рыбу, но и то, за что можно получить большой срок – наркотики. Поэтому они не заходили в порты и не были оборудованы новейшими достижениями техники – компьютерами и другими морскими приспособлениями: так легче остаться незамеченными, да и подозрений меньше. Кому придёт в голову искать наркотики на старом корыте?

Энрике научился определять путь по звёздам, прокладывать курс по карте, часами стоять у штурвала… Всё то, что на современных судах делают приборы, Энрике научился делать сам. И это был бесценный морской опыт, за которым стоят солёные морские мили, против которых диплом о высшем морском образовании – простая бумага. Но именно этой бумажки и не хватало Энрике для продвижения вперёд. А ему очень хотелось этого – особенно, когда хозяин назначил его капитаном «Гибралтара» вместо прежнего, спившегося. Энрике понимал, что теперь ответственность за все тёмные делишки лежат на нём как на капитане. Хотя он вовсе ими не занимался и даже как бы не знал о них – это делали другие. Но он-то капитан, с него спросили бы в первую очередь. Он не хотел сесть в тюрьму за чужие грехи. Поэтому Энрике поставил себе цель: любой ценой стать настоящим моряком. Настоящим – это значит получить диплом и плавать на большом океанском лайнере. К тому времени Энрике стал завзятым морским волком. Он полюбил море. Он полюбил себя: не всегда бритого, уверенного в себе мужчину, стоящего у штурвала, над картой, с биноклем и твёрдой рукой ведущего послушный ему корабль. Ушли прочь комплексы. Забылись семейные обиды. Вот он, Энрике Рочестер, состоявшийся, достойный человек. Он нашёл своё дело, в котором мог применить свои знания, свой ум, свои руки, своё умение. Он гордился собой. Он был занят настоящим мужским делом. Только бы не попасть за решётку… И в уголовную хронику…

И пришёл тот день, когда Энрике в белом кителе, сверкая нашивками, впервые ступил на борт 6-палубного пассажирского лайнера «Скандинавия» в качестве 4-го штурмана. Он ходил по палубам и улыбался сам себе, оставляя за собой восхищенные взгляды пассажиров. Или это ему только казалось?

За годы разлуки с родным домом он ни разу туда не заглянул и ни разу не возникало у него желания увидеть отца или брата. Все новости о них он узнавал из светской хроники, когда возвращался после плавания в Англию. Так он узнал о смерти отца (и ничто не шевельнулось в нём), о том, что Джек Рочестер стал лордом Норфолком, о женитьбе брата на какой-то артисточке, о рождении у них слепой дочери и последовавшим за этим разводом. Газеты писали, что ребёнок остался с отцом. Энрике понял, что Джеку пришлось пережить тяжёлую драму, и это чуть растопило ледок, пролегавший между братьями. Энрике сочувствовал брату, но желания увидеть его не имел.

В один из приходов в порт приписки он купил газету, где большими буквами было написано: «Лорд Норфолк обречён». В статье говорилось о том, что Джек тяжело болен – у него неоперабельная опухоль мозга и дни его сочтены. После долгих раздумий и колебаний Энрике решил навестить брата.

Встреча состоялась в родовом поместье Норфолк-холле – колыбели всех Норфолков. Джек заметно постарел. Возраст или болезнь умерили его пыл. Он уже не был столь категоричен в суждениях и оценках. Он был согласен, что прежде надо дорожить близкими людьми, а уже потом судить или не судить их поступки. И для того, чтобы это понять, ему надо было оказаться на краю могилы!

– Наверное, мы были слишком строги с тобой. Да что там «наверное» – не наверное, а точно. Но так воспитывали нас, так мы и пытались воспитать тебя. Ладно, хватит о прошлом. Ты, я вижу, многого добился, – он кивнул на мундир Энрике.

– Второй помощник капитана океанского пассажирского лайнера «Скандинавия», – с улыбкой отрекомендовался Энрике, а про себя подумал: «Как легко тебе сказать: «хватит о прошлом». Я бы тоже хотел научиться так легко отгонять от себя мысли о прошлом, только куда же я от них убегу? Моё прошлое всегда со мной – унижения, оскорбления, упрёки, которые я легко получал от вас. Изгнание из дома – это тоже моё прошлое. Куда мне от него убежать? Смогу ли я когда-нибудь забыть об этом?»

Вслух он ничего не сказал. Только потому, что знал о диагнозе брата.

– А семья есть? – спросил Джек.

– Нет, пока не обзавёлся, – ответил Энрике. Он очень хотел добавить, что после родительской семьи ему вовсе не хочется заводить свою собственную. Как он будет воспитывать своих детей? Так же, как его – прививать детям надменное хладнокровие? Это исключено. А по-другому он не умел – просто не знал, как.