Шарлотта Юнг - Голубица в орлином гнезде

– Замок Адлерштейн, – гордо ответила маленькая девочка.

– А вы, вероятно, маленькая баронесса Адлерштейн-Вильдшлосская?

– Да, – ответила она, и, ободрившись, прибавила:

– А вы, святой пилигрим, приходите в замок поужинать и отдохнуть.

С этими словами, ока подбежала к молодому рыцарю и сказала:

– Барон Эббо, вот бедный пилигрим, сведем его к матери.

– Не принял ли он тебя за странствующую волшебницу? – спросил молодой человек, поправляя, с отеческой заботливостью, капюшон девочки, напрасно стараясь уложить в него ее роскошные волосы. Затем, подойдя к путешественнику, он прибавил:

– Не нуждаешься ли ты в ночлеге, святой отец? Мать моя примет тебя с радостью, если пожелаешь придти в замок.

Пилигрим понурил голову и, вместо того, чтобы ответить, спросил нетерпеливо:

– Что, это герб Шлангенвальдов, что я вижу там?

– Да, замок Шлангенвальд недалеко отсюда, всего одна миля, ты найдешь и там хороший прием, если пожелаешь отправиться туда.

– А чья эта могила? Не графа ли Вольфганга? – с оживлением допрашивал пилигрим.

Эббо кивнул утвердительно головой.

– Какой он умер смертью? – спросил старик.

– Он был убит на поединке.

– Кем?

– Мной.

– А! – и пилигрим поглядел с изумлением на молодого человека; затем, не сказав ни слова, он взял свой посох и вышел из церкви, но не направился к Шлангенвальду.

Спустя четверть часа он был настигнут рыцарем и его молодой спутницей; оба ехали верхом.

В том месте, где новая дорога, ведущая к замку, отделялась от старой у Орлиной лестницы молодой человек остановил свою лошадь, видя, что старик едва передвигает ноги.

– Итак, – сказал он, – ты не идешь в Шлангенвальд?

– Нет, не прогневайтесь, господин барон, но я предпочитаю деревню, я иду в часовню св. Фридмунда.

– Ты не дойдешь туда раньше двенадцати часов ночи, идя таким тихим шагом, тем более, что весь путь устлан острыми камнями. Текла, езжай вперед и предупреди мать, что я везу ей святого пилигрима. А ты, святой отец, сядь на мою старую кобылу; не бойся, она спокойна на ходу, и привыкла носить, за это последнее время, хворого наездника. А! да ты, я вижу, хороший ездок…

В средние века считалось величайшим делом смирения уступить свою лошадь усталому пилигриму и идти самому пешком. Пилигримы никогда не отказывались от подобного предложения: так и этот удовольствовался тем, что пробормотал несколько признательных слов, и сел на лошадь, а молодой человек пошел рядом с ним.

– Что я вижу! – вскричал он почти со скорбью – Новая дорога ведет к замку!

– Да, мы находим ее весьма удобной. Ты, вероятно, из здешних окрестностей? – прибавил рыцарь.

– Я служил оруженосцем у барона, – сказал он странным голосом.

– Как! у моего деда?

– Нет, – круто проговорил пилигрим, – у старого барона Эбергарда; я никогда не имел дела с шайкой Вильдшлоссов!

– Да ведь я не Вильдшлосс, я внук барона Эбергарда. – Был ли ты с моим отцом, когда на него напали в гостинице? – вскричал Эббо, глядя на незнакомца.

Но пилигрим, надвинув шляпу с широкими полами на лоб, пробормотал глухим голосом:

– Сын Христины! – и, придя во внезапный восторг, спросил: – Значит, вы отомстили Шлангенвальдам! Когда, где, как?

– Прошлым летом, у Спорного Брода, – ответил Эббо, неспособный говорить об этой схватке без волнения. – Это была встреча на полном скаку, обе стороны поломали копья и обменялись ударами меча; я был ранен вот тут, но мой меч пронзил его грудь!

– Славно, молодцевато! – сказал пилигрим. – Не этим ли мечом?

– Да! Разве ты знаешь его? – сказал Эббо, вынимая меч из ножен, и передавая его старику, схватившему его на минуту почти с любовью; потом, отдавая меч Эббо, он сказал с глубоким вздохом:

– Хорошо! Это лезвие выплатило старый долг! А теперь, дай мне сойти с лошади: я знаю дорогу в скит.

– Что это значит? Разве ты не нуждаешься в пище? Скит пуст и не годен для жилья. Не лишай мою мать утешения исцелить твои больные ноги.

– Ах нет, пусти меня. Не принес бы я вам всем несчастья. Там я могу молиться и спасти свою душу, но тут я не могу решиться видеть все…

– Видеть что? – спросил Эббо, пытаясь внимательно взглянуть в лицо незнакомца. – Могли произойти многие перемены, но старый слуга моего отца найдет всегда радушный прием.

– Но не тогда, когда жена его вышла за другого! – глухо проговорил незнакомец. – Особенно, если этот другой, Вильдшлосс! Молодой человек, я мог бы простить, все, кроме этого!

– Да кто вы такой, что толкуете о прощении моей святой матери? Она не вышла и не выйдет за другого, несмотря на все предложения, а теперь, когда Шлангенвальд признался перед смертью, что он не убил моего отца, а продал его туркам, теперь я только жду выздоровления, чтобы отправиться на поиски за ним.

– Так кто же эта маленькая девочка, назвавшая себя Вильдшлосс?

– Эта девочка, – сказал Эббо, улыбаясь и краснея в то же время, – эта девочка – моя жена, дочь Вильдшлосса, который умолил меня жениться на ней, чтобы она была воспитана моей матерью!

Тем временем они достигли двора замка; пилигрим оглядывался с удивлением. Он был так слаб, что Эббо должен был помочь ему подняться по большой лестнице до залы, где его мать ожидала своего гостя. Оставив его у дверей, Эббо подошел к матери и сказал:

– Этот пилигрим один из старых ландскнехтов моего деда. Желал бы я знать, узнаете ли вы его, ты или Гейнц?

– А ты всю дорогу шел пешком? – испуганно сказала Христина, глядя на неуверенную поступь сына.

– Я скоро отдохну, – сказал Эббо, садясь на табурет у печки; но, в этот же момент, странный глухой крик матери заставил его вздрогнуть.

Она стояла, со скрещенными руками, взволнованная, растерявшаяся: пилигрим стоял с обнаженной головой, пожирая ее глазами, и шептал:

– Все та же, все та же!

– Что это значит? – крикнул молодой барон громовым голосом. – Что вы делаете с матерью?

– Тише, тише, Эббо! – воскликнула Христина. – Он твой отец! На колени! Отец твой вернулся к нам! Это наш сын! О, поцелуйте его! На колени, Эббо! – прибавила она, почти не владея собой.

– Стойте, матушка, – сказал Эббо, обняв мать и притягивая ее к себе, несмотря на ее сопротивление. Он питал некоторые сомнения, вспоминая встречу с незнакомцем, и смущенный тем, что Гейнц не узнал его. – Уверены ли вы, что он мой отец?

– О, Эббо! – вскрикнула бедная Христина почти вне себя. – Как же мне не быть уверенной? Простите его, барон! Но он так любит меня. Разве ты не видишь, что это твой отец, Эббо!

– Молодой человек прав, – медленно проговорил незнакомец, – я готов ответить на все его вопросы.