Владислав Хапров - Ватажники атамана Галани

— Конечно, — сразу согласился я. — Если выберемся отсюда, всё что угодно.

Следующим вечером я сидел в углу камеры вздрагивая от каждого звука. Наконец дверь открылась, произведя при этом скрип, от которого у меня внутри всё похолодело. В чёрный проём проскользнул Щелкун.

— Пора барин, — сказал он и всучил мне моток пеньковой верёвки с завязанными на нём узлами.

Побег облегчало то, что я содержался не в казематах, где постоянно дежурили несколько караульных, а на гарнизонной гауптвахте. Отдельного караула к ней приставлено не было. Это позволило нам выйти незамеченными. В полной темноте мы пересекли крепость и вскарабкались на Нарышкинский бастион. Тут у огня грелись двое солдат; ночи в это время были уже очень холодные. Щелкун вдруг появился перед ними из темноты, причём так тихо и неожиданно, что служивые вскочили в ужасе.

— Свят, свят. Щелкун, бисов сын, напугал. Подкрадываешься как приведение…

Закончить фразу солдат не успел, ибо Щелкун вогнал ему в бок багинет. Второго солдата он полоснул по горлу, потопив в крови предостерегающий крик, рвавшийся из широко разинутого рта, чтобы поднять тревогу в крепости.

За последние месяцы я очерствел до такой степени, что ещё две загубленные души на моей совести не вызвали во мне ни ужаса, ни угрызений совести. Щелкун взял у меня верёвку, привязал один конец к пушке, а второй кинул вниз.

Спускаться было трудно. Избитое тело невыносимо болело, руки не слушались, холодный ветер, дувший со стороны Финского залива пробирал до костей. Как только мы оказались на земле, под стеной, Щелкун снял свой кафтан и набросил мне на плечи. Это позволило мне немного согреться и прийти в себя. Болтаясь на верёвке, я продрог до самого нутра так, что боялся не доплыть до спасительного корабля. Мы прижались к стене бастиона и стали ждать флейт.

Если бы убитых солдат обнаружили раньше чем он появился, то нам бы не удалось уйти. Но нам повезло. Вскоре вблизи Петропавловской крепости замаячил свет большого кормового фонаря и выросла тёмная громада торгового корабля, плывшего как можно ближе к Заячьему острову. Мы бросились в реку. Вода была просто ледяная. У меня аж перехватило дыхание и чтобы хоть чуть чуть согреться я принялся быстро-быстро грести, стараясь впрочем производить как можно меньше шума. С судна нам бросили канаты. Я крепко вцепился в один из них и меня выдернули из воды на палубу. Не менее мокрый и замёрзший Щелкун тот час же оказался рядом.

Среди любекских моряков я увидел Иринку и совершенно недостойным мужчины образом расплакался. Она тут же принялась заворачивать меня в тёплый шерстяной плащ, говоря:

— Теперь всё будет хорошо. На первое время деньги у нас есть. Спасибо Маврикинскому и Аникею Петровичу. Будем жить скромно, без излишеств. Пусть даже в какой нибудь каморке на чердаке. А затем батюшка откопает твоё сокровище в Астрахани и найдёт способ переправить его нам. Тебе придётся научить меня языкам. Эти немчины всё время мне что-то говорят, а я ничевошеньки не понимаю.

Я вернулся в Россию только спустя пять лет. Государь Петр Алексеевич скончался. Мои немногочисленные недоброжелатели либо дожидались меня, поджариваясь в адских котлах, либо просто забыли о моём существовании. Аникей Петрович, в доме которого мы некоторое время жили после возвращения, рассказал мне, что Луку Мясоеда отправили, дабы не мозолил глаза, воеводствовать в какой-то захудалый сибирский городок. По дороге на обоз напали разбойники. В схватке злодей получил удар ножом в живот и скончался в ужасных мучениях. Стольник Дмитрий Бахметьев, которого к тому времени сменил на посту саратовского воеводы Василий Беклемишев. поведал мне о том, что удалось узнать на допросах у пленных галаниных ватажников, прежде чем их подвесили за рёбра на мясницкие крючья и спустили на плотах по Волге.

Галаню похоронили по царски. Вакула спустился в колодец и поднял наверх все сокровища погибшего атамана. Большую лодку вытащили на сушу и покрыли шитыми золотом тканями. Тело Галани обрядили в атласный кафтан и уложили в неё. Сверху насыпали целую гору золотых и серебряных монет, положили драгоценную посуду и инкрустированное серебром и слоновой костью оружие. В лесу была вырыта глубокая могила. Прежде чем опустить туда лодку, Гольшат взошла на неё и объявила, что хочет разделить с Галаней его последнее ложе. И пообещала, что даже мёртвая будет охранять могилу от разграбления. Если кто выдаст место захоронения или сам попытается откопать его, то того ждёт такая страшная участь, что любая смерть по сравнению с ней покажется радостным избавлением от страданий.

Разбойники всегда считали Гольшат ведьмой. Они боялись её живую, но ещё больше стали бояться мёртвую. По приказу татарки Вакула пронзил ей сердце галаниным ятаганом. После чего лодку с двумя телами засыпали землёй и сверху наложили травы и мха, чтобы скрыть могилу.

По окончании поминок Вакула забрал свою долю награбленного и ушёл куда глаза глядят.

— Ох и здорово напугала казачков татарская ведьма, — закончил рассказ стольник Бахметьев. — Как не старались заплечных дел мастера, из кожи вон лезли, изобретая пытки одна страшнее другой, а никто из разбойников так и не признался, где похоронена золотая лодка атамана Галани.