Джайлс Кристиан - Ворон. Сыны грома

– Давай! – взревел Сигурд.

Я втащил весло, со стуком бросил его на палубу, затем, пыхтя, поднял свой сундук, наполненный серебром и оружием. Вместе с другими я побежал, а вернее, кубарем полетел на корму. Мы сбились в кучу под градом стрел, барабанивших по доскам корабля и по нашим кольчугам. «Змей» поднял нос, взметнув голову Йормунганда в сумеречное небо. Цепь ударилась о брюхо ладьи, послышался скрип, который, как мне показалось, заполнил собою весь мир. Тех, кто был ближе к мачте, отбросило к нам, и добро из их тяжелых сундуков посыпалось на палубу. Когда Сигурд снова закричал, мы кинулись вперед, на нос «Змея», наступая на брошенные весла и натыкаясь друг на друга. Теперь поднялась корма, и наш корабль соскочил с цепи.

– Зубы Тора! Получилось! – произнес Улаф, расширив глаза.

Как только нам самим удалось преодолеть препятствие, мы обернулись: настала очередь «Фьорд-Элька». Мы содрогнулись, когда нос ладьи взлетел и раздался скрежет цепи о днище. Наконец наше второе судно тоже вырвалось из западни, и мы громко приветствовали Браги Яйцо и его людей.

Теперь к цепи подошли датчане.

– Они маленькие и легкие, – с надеждой сказал Пенда, когда мы возвращались на свои места, пыхтя, точно кузнечные мехи.

– Но у них на борту недостаточно груза, чтобы сделать перевес, – ответил я, вновь просовывая весло в отверстие и ожидая приказа Улафа, чтобы сделать первый взмах.

– Справились дохляки! – одобрительно воскликнул Брам Медведь.

– Неплохо для датчан, – усмехнулся круглолицый Хастейн.

Когда через цепь перевалила вторая датская ладья, мы снова разразились радостными возгласами и бросили несколько оскорблений франкам, наблюдавшим за нами с берегов. Вдруг мы затихли, услыхав оглушительный треск, который разнесся над водой, будто глас судьбы. Третий корабль датчан, казалось, почти преодолел преграду, но ему не хватило силы, чтобы полностью соскользнуть с цепи. Продвинувшись чуть дальше мачты, она остановилась. Тот треск был треском сломанного хребта корабля, а по крикам людей мы поняли, что для них все кончено.

– Бедные ублюдки! – сказал Виглаф, покачав головой.

Ладья разломилась надвое, и из обеих половин датчане с криками сыпались в быстро бегущую воду.

– Почему свои не возвращаются за ними? – спросил Ирса Поросячье Рыло.

– Вот почему, – ответил Оск, показав на цепь: ее снова опускали в реку, а это значило, что солдаты открывали путь для франкских судов.

От берега тем временем отчалил еще один императорский корабль. Теперь за нами гнался целый флот. Улаф крикнул: «Хей!» – и мы, опустив весла, начали грести. Сигурд трудился вместе с нами. Его спина была согнута, а золотые волосы, мокрые от пота, прилипли к кольчуге. Та цепь должна была преградить нам путь, потом франки убили бы нас. Но Сигурд отдал смелое приказание, и его затея удалась. Я покачал головой при мысли о том, какое вопиюще дерзкое решение принял наш ярл. Впоследствии я слышал, как люди говорили о нашем бегстве из вражеской ловушки, приписывая его себе или другим. Порой ложь складывается в хорошие саги. Люди, слыхавшие о братстве Сигурда, крадут у нас подвиги, как крысы тащат объедки с королевского стола. Если кто-то и вправду пытался повторить Сигурдов шаг, то многие из этих смельчаков наверняка лежат на дне вместе с крабами.

Небольшие франкские корабли остановились, чтобы копьями добить тонущих датчан. Видеть это было ужасно: храбрые мужи заслужили лучшей смерти после всего, что им пришлось пережить. Однако помочь мы ничем не могли. Оставалось только грести, причем каждый взмах весел теперь давался с неимоверным трудом. Наши силы иссякали, и Сигурд мог решиться дать франкам бой именно сейчас, пока мы еще могли держать в руках мечи. Но он знал, что враги окружат нас, станут со всех сторон метать стрелы и копья – сражение будет отчаянно тяжелым. И потому мы гребли, хотя солнце скатилось к западу и быстро исчезало. Даже когда свет покинул землю и высоко в небе сквозь прорехи в облаках засверкали первые звезды, мы гребли. Гребли и молились, чтобы боги помогли нам выйти в море.

Ночь выдалась достаточно темной, чтобы мы могли наскочить на скалу или песчаную отмель, но притом достаточно светлой, чтобы Кнут мог провести «Змея» посередине реки, где опасность была не так велика. В любое другое время я охотно поменялся бы с ним местами (ведь держать в руках румпель легче, чем месить воду веслом), только не в ту ночь. «Пускай остается у руля, и да поможет ему Один», – подумал я, глядя на его плотно сжатые губы и лоб, отяжелевший от дум о том, как провести нас к морю по темному речному пути.

Мы гребли, словно оглушенные, взмахивая веслами, будто размеренность этого движения была для нас тем же, что ровное дыхание или биение сердца. Мы молчали, не имея сил говорить. Кости и мышцы каждого из нас просто повторяли то, что видели глаза, устремленные на спину сидящего впереди. В такое нелегко поверить, но мы и вправду безмолвно гребли в темноте. Более того, франки шли за нами. Когда наши весла поднимались, мы слышали, как их весла бьют по воде где-то позади.

На рассвете сгустился туман. Вставая над рекой, он клубами полз на болота и заливные луга, где носились чибисы и, то и дело замирая, летали стрекозы – яркие пятнышки среди серой травы. Мы сидели на скамьях, полумертвые от усталости. «Змей» казался кораблем привидений, бледных мертвецов. Взмахи наших весел были неумолимы, как приближение Рагнарёка. Но если гибель богов все еще сокрыта в тумане грядущего, то нашим судьбам предстояло решиться до того, как поднимется солнце.

– Что же нам делать, Сигурд? – спросил Улаф. Мощный викинг израсходовал почти все свои силы и теперь, сидя у весла, едва мог держать голову. – Эти сукины сыны скоро накинутся на нас, как блохи на собаку.

Он был прав. Два больших франкских корабля почти нагнали «Змея»: еще немного – и сильный воин смог бы добросить копье до нашей мачты. Датчан же видно не было, и я подумал, что они либо совсем изнемогли, либо подверглись нападению под покровом тьмы. Может, они просто умерли от истощения и их ладьи, ладьи смерти, прибились где-нибудь к камышам, безмолвно ожидая, когда налетят вороны.

– Мы сразимся с ублюдками, – сказал Брам Медведь, словно прошуршав старой пшеничной шелухой.

Как мы могли сражаться? Мы едва были в силах поднять глаза, не говоря уж об оружии. Даже сквозь кожаную куртку кольчуга в кровь истерла мне плечи, а что до ног, то я не знал, смогу ли стоять.

«Фьорд-Эльк», не так тяжело нагруженный, ушел вперед. Конечно, Браги и его люди вернулись бы, чтобы поддержать нас в сражении с франками, но и к нашему врагу на помощь вскорости должны были подоспеть другие императорские суда. Мы оказались в отчаянном положении, и молчание Сигурда укореняло в наших душах мысль о скором конце.