Бернард Корнуэлл - Несущий огонь (ЛП)

Я немного опустил щит и увидел Этельхельма. Он прислонился к стене церкви, обнимая дочь, бледную и хрупкую, его глаза наполнял ужас. Сердик оттолкнул меня. Он бросил копье и схватил чей-то боевой топор, щита у него не было. Он просто бросился на врага, свирепого верзилу, и топор рассек щит надвое и воткнулся врагу в лицо. Удар был так силен, что оно превратилось в кровавое месиво. Мы сдвинулись ближе, чтобы прийти на подмогу Сердику.

— Стена поддается! — выкрикнул мой сын.

Сердик яростно вопил, взмахнув огромным топором, чтобы сбить противника с ног. Один его удар даже скользнул по моему щиту, но Сердика было не остановить. Воин в красном плаще ринулся на него с мечом, но Осиное Жало воткнулось прямо в его отрытый рот, я вогнал сакс как можно глубже. Я по-прежнему кричал, обещая врагам смерть. Я был Тором, был Одином, я был лордом битвы.

Этельстан подвел коня к подножию усеянных трупами ступеней. Он открыл нащечники и привстал в стременах, подняв окровавленный меч.

— Я ваш принц! — крикнул он. — Идите в церковь, и будете жить!

Этельхельм уставился на него.

— Я ваш принц! — снова и снова выкрикивал Этельстан. Его серая лошадь была забрызгана кровью. — Идите в церковь, и будете жить! Бросайте оружие! Идите в церковь!

Перед Этельхельмом встал Хротард. Хротард! Он ревел, как и я, его меч алел от крови, щит треснул, а кровавая полоса пересекла оленя в прыжке.

— Он мой! — прокричал я, но Утред-младший отстранил меня и помчался к верзиле, а тот прикрылся щитом и выставил меч под его нижней кромкой, чтобы подсечь моего сына по ногам. Но Утред быстро опустил щит и отразил удар, а потом набросился на Хротарда. Тот парировал удар, и мечи скрестились, зазвенев, как колокола. Хротард изрыгал проклятья, а мой сын улыбался.

Мечи снова схлестнулись. Все наблюдали. Воины в красных плащах побросали оружие и подняли руки, показывая, что сдаются, и просто смотрели, как сверкают клинки, так быстро, что невозможно пересчитать удары — два мастера за работой. А потом мой сын покачнулся. Хротард увидел брешь и устремился туда, а Утред поднырнул под меч и оказался позади противника, и его клинок перерезал Хротарду глотку. Когда тот рухнул, воздух обагрился кровавым туманом.

Отец Херефрит кричал на воинов Этельстана, чтобы они сражались.

— С вами Бог! Вы не проиграете! Убейте их! Убейте язычника! С вами Христос! Убейте язычника!

Он имел в виду меня.

Этельхельм и его дочь пропали из вида. Я не заметил, как они сбежали. Кто-то попытался пырнуть меня копьем, но слабо, я отвел удар щитом, шагнул ближе и глубоко вонзил Осиное Жало. Враг выдохнул мне в лицо, всхлипнул, а я обматерил его и дернул клинок вверх, взрезая кишки. С жалким блеянием он упал.

А Херефрит, увидев, что мой сакс застрял в кишках умирающего, набросился на меня. Мой сын его остановил, отбросив священника щитом к церковной стене. Утред христианин, как он утверждает, и убийством священника обрек бы свою душу на вечные муки, так что он просто откинул священника подальше. Но я христианского ада не боюсь. Я выпустил Осиное Жало и подобрал копье умирающего.

— Херефрит! — крикнул я. — Сейчас ты встретишься со своим богом!

И я побежал к нему, нацелив копье, которое Херефрит не смог отразить мечом, и копье проткнуло рясу и кольчугу, прошло через живот и хребет, пока не погнулось о камень церковной стены, и кровь хлынула по камням. Я так и бросил его подыхать с торчащим в брюхе копьем.

Рядом со мной оказался сын.

— Они сломались! Они сломались, отец!

— Но еще не разгромлены, — рявкнул я.

Я вытащил Осиное Жало из трупа и оглянулся на насыпь. Кузен по-прежнему наблюдал, не вступая в схватку. Он понял, что стена из щитов Финана ждет его атаки, и увидел, что люди его союзника сдаются и бегут. Его отряд наполовину поднялся по насыпи и видел резню, что мы устроили. Страх бился в них, как птица в клетке.

— Мой принц, — сказал я Этельстану — тот все еще находился у подножия ступеней, за людьми Финана.

— Лорд Утред?

— Возьми двадцать человек, — мой голос звучал хрипло, я осип от крика. — И стереги это место. И уж не помри, будь ты проклят. Не помри!

Меня наполнила ярость битвы. Я чуть не проиграл. Я был беспечен поначалу, чуть не потерял Морские ворота, но мне повезло. Я стиснул рукоять Осиного Жала и поблагодарил богов за то, что были со мной, а теперь я сделаю то, в чем поклялся много лет назад. Убью узурпатора.

— Финан!

— Господин?

— Перережем ублюдков!

Я шагнул к вершине насыпи, к верхней ступени, залитой кровью того же цвета, что и небо на западе, утонувшее в алом закате. Я крикнул, чтобы меня услышали воины кузена:

— Мы зальем эту скалу кровью! Я Утред! И я здесь господин! Это моя скала! — Я спустился на несколько ступеней, протиснулся сквозь плотные ряды отряда Финана. — Это моя скала!

Я отдал Осиное Жало Рорику и вытащил Вздох Змея. Я рассчитывал, что последняя и более массивная стена из щитов не устоит. Теперь будет только побоище, а Вздох Змея изголодался.

Я встал рядом с Финаном с заднем ряду, что теперь превратился в первый. Кузен был верхом, за шестью или семью рядами своих воинов, и эти воины увидели, как я улыбаюсь. Я отстегнул нащечники, чтобы показать им окровавленное лицо и кровь на кольчуге, и кровь на моих руках. Я был воином из золота и крови. Я был лордом войны и наполнен яростью битвы. До врагов оставалось десять шагов, я прошел пять из них и остановился, глядя на них.

— Это моя скала! — гаркнул я им.

Никто не пошевелился. Я видел их страх, чуял его.

— Вперед! — услышал я призыв Финана. — Вперед!

И его воины двинулись вперед, готовые убивать.

— Я Утред! — выкрикнул я. — Утред Беббанбургский!

Они знали, кто я такой. Кузен годами надо мной насмехался, но они слышали тайные рассказы о далеких битвах. А теперь я стоял перед ними, поднял Вздох Змея и ткнул им в сторону кузена.

— Только ты и я!

Он не ответил.

— Только ты и я! — повторил я. — Никто больше не умрет! Только ты и я!

Он просто уставился на меня. Я заметил, что с навершия его шлема свисает волчий хвост. Его шею украшало золото, так же как и конскую сбрую. Он растолстел, кольчуга плотно обтягивала живот. Может, он и был одет как военачальник, но был напуган. Он даже не смог открыть рот, чтобы приказать свои людям наступать.

Тогда я отдал приказ своим.

— Убейте их! — крикнул я, и мы атаковали.

Своим внукам я рассказываю, что битвы выигрывает уверенность. Я не хочу, чтобы им пришлось сражаться, я бы скорее предпочел жить в гармонии в том мире, о котором мечтал Иеремия, но всегда есть кто-то (обычно это другой мужчина), кто с завистью смотрит на наши поля, кто мечтает отобрать наш дом, кто считает своего мерзкого бога лучше наших, кто придет с огнем и мечом и присвоит то, что мы построили, и если мы не готовы сражаться, если мы не потратим долгие часы, оттачивая мастерство с мечом и щитом, с копьем и саксом, то этот человек победит, а мы погибнем. Наши дети станут рабами, наши жены — шлюхами, наш скот перережут.