Александр Дюма - Изабелла Баварская

Если читатель готов пройтись вместе с нами по безлюдным парижским улицам, описанным в конце предыдущей главы, мы перенесемся с ним на угол улиц Кокийер и Сежур. Едва очутившись здесь, мы тотчас заметим, что из потайной двери дома герцога Туренского, ныне дома Орлеанов, вышел человек; он был закутан в широкий плащ, капюшон которого полностью скрывал его лицо: человек этот не желал быть узнанным. Остановившись, чтобы сосчитать удары часов на башне Лувра — они пробили десять раз, — незнакомец, должно быть, решил, что время опасное: на всякий случай он вынул шпагу из ножен, проверил, достаточно ли она прочна, и, удовлетворенный, беспечно зашагал вперед, острием шпаги высекая искры из мостовой и напевая вполголоса куплет старинной песенки.

Последуем же за ним улицей Дез-Этюв, однако не будем спешить, ибо у Трагуарского креста он останавливается и читает короткую молитву, затем вновь пускается в путь, идет вдоль широкой улицы Сент-Оноре, продолжая напевать свою песенку с того места, на котором ее прервал, и напевая все тише по мере приближения к улице Феронри; отсюда он уже молча следует вдоль ограды кладбища Невинно убиенных младенцев; пройдя три четверти ее длины, он быстро, под прямым углом, пересекает улицу, останавливается перед маленькой дверью и трижды тихонько стучит в нее. Стук его, хоть и очень глухой, по всей вероятности, был услышан, ибо на него последовал вопрос:

— Это вы, мэтр Луи?

На утвердительный ответ незнакомца дверь отворилась и захлопнулась вновь, едва только он переступил порог дома.

Хотя поначалу казалось, что человек, которого назвали мэтром Луи, очень спешит, он тем не менее остановился в сенях и, вложив шпагу в ножны, сбросил на руки открывшей ему дверь женщине свой широкий плащ. Одет он был просто, но элегантно: на нем был костюм конюшего из богатого дома. Костюм этот состоял из черной бархатной шапочки, такого же цвета бархатного камзола с разрезами от кисти до плеча на рукавах, сквозь которые виднелась рубашка зеленого шелка, и узких фиолетовых панталон; на них была вышита герцогская корона, а под ней — гербовый щит с тремя золотыми лилиями.

Хотя в передней не было ни огня, ни зеркала, мэтр Луи, скинув плащ, занялся своим туалетом и, лишь поправив камзол, чтобы он сидел по фигуре, и убедившись, что белокурые его волосы лежат гладко и ровно, он ласково произнес:

— Добрый вечер, кормилица Жанна. Ты надежный сторож, спасибо тебе. Что поделывает твоя прелестная госпожа?

— Ждет вас.

— Вот я и пришел. Она у себя, не правда ли?

— Да, мэтр Луи.

— А ее отец?

— Уже почивает.

— Превосходно.

В эту минуту носок его башмака коснулся первой ступеньки винтовой лестницы, и, хотя было темно, мэтр Луи уверенно стал подниматься наверх, как человек, хорошо знающий дорогу. На втором этаже он увидел свет в дверном проеме, и, подойдя к двери и слегка толкнув ее рукой, оказался в комнате, обставленной скромно и просто.

Он вошел на цыпочках, так что его даже не услышали, и потому какое-то время мог наблюдать представшее его взору трогательное зрелище. Около кровати с витыми колонками, занавешенной зеленым узорчатым штофом, стоя на коленях, молилась молодая девушка; на ней было белое платье с ниспадающими до пола рукавами, скрывавшими округлые белые, с изящными тонкими пальцами руки. Длинные русые волосы, падая ей на плечи, подобно золотистой вуали облегали ее тонкий стан и касались самого пола. Легкое одеяние девушки было так просто, так воздушно, что, если бы не сдержанные рыдания, выдававшие в ней земное существо, рожденное смертной женщиной и созданное для страданий, можно было бы подумать, что она принадлежит иному миру.

Услышав эти рыдания, молодой человек вздрогнул; девушка обернулась. При виде ее печального и бледного лица он остался недвижим.

Тогда она встала и медленно пошла ему навстречу; он молча, с глубоким изумлением смотрел на нее; остановившись в нескольких шагах от него, девушка опустилась на одно колено.

— Что это значит, Одетта? — удивился он.

— Иначе и не может вести себя бедная девушка в присутствии столь знатного вельможи, как вы, — ответила она, склонив голову.

— Уж не бредишь ли ты?

— Дай Бог, сударь, чтобы это был бред и чтобы, очнувшись, я вновь оказалась такой, какой была до встречи с вами: не ведающей слез, не знающей любви.

— Да ты с ума сошла, право, или кто-нибудь сказал тебе неправду. Что случилось?

С этими словами он обнял молодую девушку и поднял ее с пола; она отстранила его обеими руками, однако не смогла вырваться из его объятий.

— Нет, сударь, я не сошла с ума, — продолжала она, больше не пытаясь высвободиться, — и никто не говорил мне неправды: я сама вас видела.

— Где же?

— Во время торжественного шествия, сударь. Вы говорили с королевой, я вас узнала, хотя одеты вы были роскошно.

— Ты ошиблась, Одетта, тебя обмануло сходство.

— Сперва мне тоже так показалось, я была уже готова поверить! Но к вам подошел другой вельможа, и в нем я узнала того, кто позавчера приходил сюда вместе с вами, вы называли его вашим другом и говорили, что он, как и вы, тоже служит у герцога Туренского.

— Пьер де Краон?

— Да, кажется, мне называли это имя…

Немного помолчав, она с грустью продолжала:

— Вы, сударь, меня не видели, потому что смотрели только на королеву; вы не слышали, как я вскрикнула, когда мне вдруг стало дурно и я подумала, что умираю, ибо вы слышали только голос королевы… И это понятно: она так красива! О… Боже мой, Боже!..

При этих словах бедняжка горько разрыдалась.

— Послушай, Одетта, — сказал молодой человек, — не все ли равно, кто я, если я тебя люблю?

— Не все ли равно?! — воскликнула девушка, пытаясь высвободиться из его рук. — Вы спрашиваете, не все ли равно? Я вас не понимаю, сударь.

Словно обессиленная, она склонила голову ему на грудь.

— Что стало бы со мною, — говорила она, — если бы, посчитав, будто мы с вами ровня, я поверила вашим мольбам, поверила в то, что вы женитесь на мне, и уступила? Сегодня вечером вы наверняка нашли бы меня мертвой. Но вы очень быстро меня забыли бы, ведь королева так прекрасна!..

— Ты знаешь, Одетта, я и вправду тебя обманывал, выдавая себя за простого оруженосца: на самом же деле я герцог Туренский.

Одетта глубоко вздохнула.

— Но скажи, — продолжал он, — разве богатого и блестящего вельможу, каким ты видела меня вчера, ты любишь меньше, чем простого бедняка, каким видишь сегодня?

— Я не люблю вас, сударь…

— Как?! Ты же уверяла меня…

— Я могла бы любить оруженосца Луи, он был бы под стать бедной Одетте из Шан-Дивер, ради него я готова с радостью отдать свою жизнь. Чувство долга может заставить меня отдать ее и ради герцога Туренского — только на что она высокородному супругу герцогини Валентины Миланской, доблестному рыцарю королевы Изабеллы?..