Денис Субботин - Ларец Самозванца

-Не пришлось! – виновато развёл тот руками. – Со свеей воевал, с мордвой довелось... На Мокше реке! С ляхами не воевал!

-А ты, Павло?

Стрелец со скрежетом прошёлся давно не стрижеными ногтями по затылку, звонко ими щёлкнул, будто бы кого-то давя в прах.

-Там же, где и ты! – ответил спокойно. – Под Добрыничами я был! Ты ведь – был?

-В конной рати князя Мстиславского! – с некоторым оттенком гордости подтвердил Кирилл. – А ты, поди, в стрельцах так и был?

-А то! – возразил Павло. – Мы ж вам победу выковали!

То сражение, произошедшее глубокой зимой, снежной и холодной, среди ветеранов царской армии долго ещё останется поводом для славных воспоминаний за чаркой вина... Ляхов и литвинов, а также казаков и северян, под рукой Самозванца, было почти двадцать пять тысяч. Князь Мстиславский, вящий воевода царя Бориса, имел с собой шестьдесят тысяч отборного войска, в том числе почти двадцать тысяч огневой пехоты, стрельцов. Это и решило дело! Лихая атака ляхов провалилась ещё до сшибки грудь в грудь. Кони вымотались, застряв в глубоком снегу, а на подходе их встретили пищали стрелецкой фаланги и пушки. Под огнём стрельцов даже горделивые запорожцы, коих набрался полный курень, замялись и развернули коней... Те, кто успел. Остальных выбили стрельцы. Конницу князь-воевода бросил в дело, выждав момента, когда победа станет окончательной. И крушили они бегущих ещё пятнадцать вёрст! Самозванец ушёл с небольшим отрядом конницы, позорно бросив всю пехоту... Против пятисот убитых московлян павших мятежников насчитали более шести тысяч. В плен попали многие вящие сторонники Самозванца, его знамёна и вся артиллерия. Телами застреленных и порубленных мятежников было устлано всё поле. По сути своей, война тогда была закончена... Князь Мстиславский, кстати, крёстный настоящего царевича, сделал всего одну ошибку: слишком рано остановил преследование, уверовав в гибель Самозванца. Впрочем, вот это уже начинались высокие материи, недоступные для простых смертных.

Выпьем за победу! – подняв чарку, предложил Кирилл. – За стрельцов славных, ту победу нам даровавших!

Выпили. Закусили вкуснейшими, собственной засолки огурчиками Якова. Ещё раз выпили-закусили. Чарки опустели...

-Эй, кабатчик! – оглушительно рявкнул Павло Громыхало. – Ещё вина!!!

Вино прибыло немедленно – старый хитрец Яков прекрасно знал, когда не след задерживаться. Правда, вино оказалось кисловатое... И опять таки, Яков знал, когда его гости перестают обращать внимание на такие мелочи.

-За то, чтобы и на этот раз клятые ляхи передохли прежде нас! – провозгласил тост Кирилл. – Эй, казаче! А ты чего не пьёшь?

-Нам завтра в дорогу! – хмурый, напомнил за него смуглорожий Шагин. – Ты бы, господин, придержал скок коня хмеля и пересел в седло трезвости!

-Ты что-то сегодня непонятно говоришь, Шагин! – ухмыльнувшись, сказал Кирилл. – А впрочем, ты прав. Отставим вино, други! Завтра – в дорогу!

Тут лицо Павло, ухмыляющееся до того момента, окаменело, и он медленно начал подниматься на ноги. Рядом с ним, непослушными во хмелю пальцами царапая рукоять кривой татарской сабли, вскочил побагровевший Дмитро Олень.

Медленно-медленно, Кирилл поднялся и обернулся. По спине текло...

Перед ним, раззявив щербатый рот в пьяной ухмылке, стоял один из тех питухов. Мотня его была расстёгнута и из неё свисал... В общем, почему его спина мокра, Кирилл понял быстро. Побагровел, выхватывая саблю...

-Нет!!! – кабатчик бесстрашно ринулся между ними, раскидывая руки на манер крыльев взлетающей утки. – Только не здесь! Ты, Онцифор, постыдился бы! Воин! Ветеран ливонский! Тьфу... Доброго человека обидел... Зачем обоссал его, будто кобель стену? До порога было не дойти?

-Гы! – сказал щербатый Онцифор. – Гы, гы, гы!

-Ты не обижайся на него, воин! – попросил смущённый кабатчик. – Убогий он, юродивый! Под Ашераденом его оглушило, вот и мается, бедный!

На вид «бедному» было лет сорок, сорок пять, выглядел он ражим, крепким и полным сил мужиком... Впрочем, скорее всего, столько ему и было. Сам Кирилл не помнил – в свои двадцать пять и не мог помнить, но вроде бы Ашераден, это Дело было в конце Ливонской войны... Впрочем, так же верно может быть и – нет.

-Ладно! – мрачно сказал сотник, сбрасывая прямо на грязный, заплёванный пол, смердящий кафтан – подарок Арины. – На вот тебе... юродивый!

Отомстив, таким образом, за оскорбление, он успокоено сел обратно.

-Ну, за наших врагов! – провозгласил достаточно громко, чтобы это слышали все в шинке. – И чтобы все они передохли... нехристи!

5.

Нехристи, среди которых большая часть являлась православными, расположились меж тем на берегу небольшой, но на удивление медленно влекущей свои воды речушки. Было холодно, хотя лёд уже сошёл. Копыта коней звонко отбивали дробь о заледенелую землю...

-Однако привал бы не помешал! – пробурчал пан Анджей, брюхо которого вот уже второй час выводило почти столь же звонкие и никак не менее впечатляющие рулады. – Слышь, пан Роман! Мы ведь так и не пообедали, а теперь время к ужину! Да ужинать уже пора!!!

Крик души пана Анджея пришёлся кстати. Роман и сам подумывал остановиться, но каждый раз откладывал привал на четверть... полчаса... час позднее. Воины за спиной – закалённые ветераны, прошедшие Северский поход, Добрыничи и победную дорогу на Москву, не роптали, но явно старались выказать своё неудовольствие происходящим. Что до женщин, то их было не слышно и не видно... Кстати, оба коня, запряжённых в возок, тоже выдохлись и требовали отдыха!

-Привал! – громко сказал пан Роман, спрыгивая на землю и звонко впечатываясь каблуками в заиндевевшую траву. Подумал, добавил. – До утра!

Казаки и шляхтичи, оживлённо переговаривая и позвякивая оружием, начали разбивать бивак.

-Марек!!! – оглушительно рявкнул пан Роман. – Яцек! Ну-ка, сюда!

Звонким перестуком отозвался сумрак на юге и две невысокие, зато очень быстрые татарские лошадки выметнулись из темноты. Всадники были невелики ростом, хрупки... Кто бы посмел сказать им это в лицо! Марек, оруженосец и стремянный пана Романа, был гибок и зол, как кошка, столь же опасен. Его кривая татарская сабля – подарок господина, пана Романа, была быстра и остра. Семерым уже не похвалиться, что сумели уклониться от её поющего, словно злая оса, лезвия. Сам Марек похвалялся в минуты, которых потом стыдился, что клинок был кован из дамасской стали. Врал, конечно! Добрый был клинок, но за дамаск пан Роман расплатиться бы не смог...

Яцек пристроился чуть позади Марека. Ровно настолько, чтобы это не было унизительным для него и его господина, пана Анджея. Он был покрупнее Марека, дебел телом и кроток духом. Хороший стремянный и слуга, плохой воин. Впрочем, при нужде его прямой немецкий палаш был не менее грозным оружием. И он, как и Марек, был по самые по конопатые уши влюблён в Зарину, верную служанку госпожи Татьяны... И столь же безответно... пока.