Джайлс Кристиан - Ворон. Сыны грома

– Пускай приходят, монах, – сказал Сигурд. – Поглядим, справятся ли их деревянные кресты с нашими секирами. И мне все равно, во что они окунают свое оружие: в святую воду или в мочу девственниц. Железо так и так заржавеет. Значит, бояться нам нечего.

Викинги рассмеялись, но это не помешало им быть, от греха подальше, настороже. «Фьорд-Эльк» все не показывался. До сих пор не менее чем шестеро из нас одновременно следили за проливом, ведущим к бухте. Сигурд приказал, чтобы даже после наступления темноты три пары дозорных попеременно таращили глаза на море, освещенное луной и звездами, на случай если Эльдред в силу своей дерзости или глупости решится идти вдоль берега ночью. Мы ждали, слушая убаюкивающие вздохи океана.

Я спал рядом с Кинетрит, а значит, и с отцом Эгфритом, который непрестанно сопел и ворочался. Видно, Белый Христос не защищает своих рабов от блох, и кусачим тварям прекрасно жилось в рясе монаха. Я готов был поспорить, что, если б он решился ее снять, она сама, не спросясь у него, поползла бы по земле. Но Кинетрит как будто становилась спокойнее рядом с этим человечком, и за одно лишь это я мог его поблагодарить.

Если Кинетрит не отходила от Эгфрита, то ее соплеменник Пенда не отходил от меня. Он желал смерти своему олдермену так же сильно, как любой из нас (может, даже сильней), и наверняка мечтал собственным мечом взять с него плату за измену: Эльдред, по сути, погубил всех саксов, которые пришли вместе с нами на валлийскую землю. И все же жажда мщения не мешала Пенде настороженно глядеть на нас, его спутников. Как ни свиреп и ни искусен в бою был этот воин, чьи волосы стояли торчком, как иглы ежа, он оставался христианином, и потому ему непросто было уживаться с теми, кто соблюдал обычаи предков. Однако мы с ним вместе дрались и вместе проливали кровь. Мы оба выжили, когда смерть забрала столь многих наших соратников, и, несмотря на наши различия, связь между нами была прочна, как Глейпнир – волшебные путы из корней гор и птичьей слюны, которыми скован волк Фенрир.

Пенда также посматривал на Кинетрит, хотя взгляды эти казались мне скорее оберегающими, чем воспламененными Фрейей. На одну уэссексскую рыжеволосую красотку он уж точно смотрел по-другому. По мне, она походила на женщину, которая не блюдет себя. Может, даже на потаскуху. Но Пенда поговаривал о том, чтобы жениться на ней. Стало быть, к Кинетрит он благоволил лишь потому, что она происходила из его краев. Или потому, что была единственной девицей среди грубых викингов. Или потому, что он, Пенда, любил ее брата Веохстана. Ни то, ни другое, ни третье ни спасло бы отца Кинетрит в роковой для него час. Ожидание этого часа объединяло нас с Пендой.

Заря занялась поздно: лучи солнца долго не могли пробиться сквозь низкий серый комок облака. С ночи накрапывал дождь, и мы проснулись мокрые и злые. Наше недовольство усиливалось тем, что здешние обитатели, тюлени, вновь заголосили, будто позабыв о наших копьях. Потирая тяжелые красные глаза и зевая, вернулись последние предутренние дозорные. Они подбросили хворосту в костер и закутались в покрывала да промасленные шкуры. Эгфрит протянул мне кружку с дождевой водой. Буркнув «спасибо», я сделал глоток и передал ее Пенде. Место Кинетрит пустовало. Пенда, словно прочитав мои мысли по морщинам на лбу, ухмыльнулся и кивнул в сторону скал, обнаженных отливом. На одной из них лежало платье Кинетрит, а сама она была скрыта от наших глаз. На мгновение я представил себе, как девушка моется в холодных волнах. Это видение было для меня в равной мере мучительно и заманчиво, и я досадливо заерзал, заставляя себя думать о другом.

Пенда кивком указал мне на возвышенность, где розовые цветки армерии и белые звезды мокричника пробивались сквозь грубую траву и колючие заросли синеголовника.

– Сигурд отправился туда еще до того, как забрезжил рассвет.

– Он хочет вернуть свой корабль, – сказал я, предпочтя не упоминать о том, что Сигурд не знает, вернется ли к нему удача (тот, кто предал нас, бежал, и смерть кровожадной тенью преследовала наше братство). – Будь «Фьорд-Эльк» моим, я бы тоже не стал дарить его врагу.

Пенда кивнул. Где-то в сером небе раздалось похожее на лай карканье баклана, опечаленного дождем не меньше нашего.

– Что же Сигурд будет делать, если отобьет корабль? – спросил сакс. – Не маловато ли нас для того, чтоб вести два судна?

Густые волосы Пенды по-прежнему торчали вверх, несмотря на сырость. Накануне нам следовало бы набрать палок, воткнуть их в песок и соорудить шатры из промасленных шкур, но, когда мы устраивались на ночлег, было тепло и сухо. Теперь суетиться уже не стоило. Все промокли до нитки.

– Сигурд решит, что делать, – ответил я, почесывая бороду. По правде сказать, она еще была не слишком густой, и хороший бриз сдул бы ее прочь, однако я гордился ею, хоть она и чесалась, как блошиные укусы под рясой отца Эгфрита. В довершение всего наше терпение испытывали серо-коричневые тучи назойливых мух, которые так любят моросящие летние дожди. – Того, что мы взяли у Эльдреда, должно с лихвой хватить на новый корабль не хуже, чем «Змей» или «Фьорд-Эльк», – продолжил я. – Мы богачи, Пенда.

– Сокровище славно блестит, – покачав головой, сакс указал на ладью, которая мягко колебалась на низкой воде. – Но для меня это все равно как смотреть на чужую жену. – Бьорн и Бьярни шли вброд к берегу, держа над головами щиты и мечи; навстречу плыли два других викинга, которым приказано было их сменить. – Я, парень, сам добуду себе серебро, – проворчал Пенда, дотрагиваясь до копья, лежавшего подле него.

Он вытянул ногу и пнул обратно в костер откатившуюся горящую палку; огонь злобно зашипел. Костры горели повсюду. Викинги, сидевшие вокруг них, медленно просыпались, пили, приглушенно переговаривались. День выдался скверный, но в воздухе пахло зеленью и свежестью.

– Сигурду известно, на что ты способен, – сказал я, вспоминая расправу, которую Пенда учинил над неприятелем на моих глазах.

Этот сакс был незаменим на поле брани, и наш ярл не зря принял его в свою волчью стаю. Наверняка зная себе цену, Пенда, как и остальные воины, неустанно стремился отличиться в бою. Пожав плечами, он ответил:

– Когда Эльдред, вероломный ублюдок, нам попадется, ваш ярл Сигурд увидит, кто я таков. Мой меч расскажет все за меня. Он запоет, Ворон, как заправский бард. – Пенда осклабился, выхватив из воздуха незримую добычу. – И тогда я возьму то, что мне причитается.

Мы провели день, сетуя на погоду, играя в тафл, снова приводя в порядок свое снаряжение (в дождливую пору этому занятию не могло быть конца) и просто скучая. Отправляясь на разведку маленькими отрядами, мы все же старались держаться у берега – из боязни, что повстречаемся с франками или не сумеем вовремя отчалить и броситься в погоню, если в проливе покажется «Фьорд-Эльк». Но «Фьорд-Эльк» не показывался. Вечером мы снова поужинали мясом тюленей: эти существа оказались слишком глупы, чтобы убраться от нас подальше. С неба по-прежнему сыпались плевки, и на этот раз у костров не было слышно веселых шуток.