Андрей Степаненко - Еретик

— Значит, идешь, как разбойник…

— А что мне делать? — развел руками Амр, — говорить с нами Ираклий все одно не станет. А мои люди уже гибнут.

Аиша тоскливо глянула в окно и качнула копной переплетенных с золотыми украшениями косичек.

— Мои — тоже…

Амр приободрился.

— Дойду до Фаюма… уж, какую-нибудь еду разыщу…

— Подожди, — Аиша выставила вперед увековеченные[21] Мухаммадом белые ладони.

Амр замер. Он уже чуял, что Аиша на его стороне — вопреки всем ожиданиям.

— Письмо-то к Негусу я напишу, через свои земли он пропустит, — сосредоточенно произнесла принцесса и подняла на него взыскующий взгляд, — да, и в Египте вплоть до Фаюма тебя не тронут…

Амр кивнул. После брака с Марией[22] у Мухаммада в Египте появилось достаточно много влиятельных родственников.

— Но для этого надо сначала пройти Элефантину[23]! А там у Ираклия огромный гарнизон. Как ты собираешься их миновать?

— Я не знаю, — честно признал Амр.

Прорваться через отборную еврейскую гвардию Элефантины без потерь было нереально. Да, и с потерями — тоже.

— Я пошлю к Сафии[24], — решительно ухватила перо и листок папируса Аиша, — вместе мы что-нибудь придумаем.

И Сафия помогла. Да, едва Амр подошел к Элефантине, его блокировали — тут же. Но когда письмо вдовы Пророка дошло до нужных рук, войска отошли, а гвардейцы противника немедля сопроводили Амра во дворец наместника, крупного седого еврея.

— Амр ибн аль-Ас? — первым делом переспросил наместник, — это ведь ты Мухаммада убить пытался?

Амр угрюмо кивнул; об этом ему напоминали везде, однако объяснять, что он уже принял Единого, а тем более, оправдываться, Амр не желал, — что было, то было.

— Жаль, что война все-таки началась, — посетовал наместник, — и жаль, что ее начали вы.

— Это не война, — возразил Амр. — Халиф запретил мне входить в Египет. Я пришел сам, беззаконно.

Мохнатые брови наместника саркастично подпрыгнули вверх.

— Ты думаешь, Ираклий поверит, что халиф ни при чем?

Амр так не думал. Никто так не думал. Но выбора не было: из-за голода по всей Аравии пошел повальный мор.

— Ираклий не глуп и не жесток, — вздохнул наместник, — но империи нужен выход на юг.

Амр превратился в слух; это было как раз то, о чем предупреждал Хаким.

— А для захвата Пролива нужен повод, и ты его даешь, — забарабанил пальцами по столу наместник, — причем, в лучшее для Византии время, ибо еще пару месяцев, и ваши порты оборонять будет некому.

Амр стиснул зубы.

— И что же нам теперь — тихо дохнуть?

Еврей печально покачал головой.

— Сколько у тебя людей?

— Две с половиной тысячи.

Наместник на мгновение задумался, потом переглянулся со своей свитой и решительно кивнул.

— Иди смело. До Фаюма тебя никто не остановит. Переводчика, проводника и пшеничной муки дней на десять дам. А дойдешь до Фаюма, чем-нибудь еще поможем.

Амр замер. Он понимал, чем рискуют евреи, ввязываясь в эту историю.

— Почему вы мне помогаете?

Наместник сурово поджал губы.

— Вообще-то, мы уже предупреждали Ираклия, — тихо произнес он, — что не позволим, чтобы вас, потомков Шебы[25], верящих в Единого, морили голодом.

Амр удивленно поднял брови и приготовился благодарить, но тут же нарвался на жесткий упреждающий взгляд.

— Но пропускаем мы тебя в Египет не поэтому. Я бы не нарушил присяги даже ради вас, наших братьев.

Внутри у Амра все оборвалось.

— Тогда почему?

Лицо наместника окаменело.

— Я пропускаю вас потому, что вас… приказано пропустить.

До становища номадов кортеж Ираклия добрался незадолго перед восходом. Гортанно закричала варварская охрана, тут же запылали подожженные от костров сотни факелов, и колесница дернулась и встала.

Император пружинисто спрыгнул на сухую траву и, знаком отправив четверых толмачей вперед, повернулся к Симону.

— Ну почему я не могу договориться с людьми Абу Касима так же просто, как с этими?..

— Пока ты и с этими не договорился, — рассмеялся Симон.

— Договорюсь, — отмахнулся император и сладко потянулся, — сейчас притащат девчонку, я торжественно возьму ее в жены, и все будут довольны.

Симон кивнул. Тонкость была в том, что варвары, все, как один, передавали власть по материнской линии, а потому вручали своих принцесс Ираклию с торопливым восторгом — лишь бы империя не передумала. Затем они получали землю, затем их крестили, затем объясняли, что даже их, родственников самого императора подати тоже касаются, а когда царственное потомство подрастало, вдруг обнаруживалось, что кое-кто — пятнадцать лет назад — не понял законов этой страны.

Не все переживали подобное потрясение спокойно, и одного из таких сыновей Ираклия — Аталариха даже пришлось казнить за наивную попытку госпереворота. Но в целом система работала превосходно, а для молодежи, уже воспитанной, как крестьяне, и вовсе было проще смириться, чем уйти обратно в Сахару. Да, и некуда им было уходить: дождей, а значит, и еды, год от года становилось все меньше.

— Пора, император, — подал знак один из толмачей.

Ираклий поправил одежду, приосанился и решительным, пружинистым шагом направился навстречу вождям. Симон прислушался. Переговорщики использовали одно из нумидийских наречий, но это не был язык прибывших варваров. Они вообще были какие-то странные: в коротких отлично выделанных кожаных куртках с искусным плетением и золотыми бляшками на груди, по две косы у мужчин и по одной — у женщин, лица, в общем, почти белые…

«Нет, это не нумидийцы…»

Симон поднял глаза вверх. Небо уже светлело, и, странное дело, он всей кожей чувствовал приближение какой-то опасности.

«Кифа?»

Этот довольно сильный духом кастрат мог представлять угрозу, но Симон чувствовал: дело не в Кифе.

«Ираклий?»

Да, Ираклий и Патриарх Пирр не так просто послали за ним этих бугаев, однако Симон чуял: дело не в них. Нависшая над ним угроза ощущалась, как нечто куда более масштабное.

«Неужели все-таки это — солдат? — он покачал головой. — Ну, я дурак!»

В последний раз Симон так вляпался, когда подсказал Мухаммаду, в чем секрет быстрого расширения Византийской империи.

— Византийцы не убивают девочек, рожденных от захваченных женщин противника.

— Как не убивают? — не поверил пророк. — В девочках вся сила вражеского рода! Это тебе любой скажет!

— Хуже того, — подкинул дровишек в огонь Симон, — они даже не кастрируют пленных мальчиков.