Валерий Поволяев - Бросок на Прагу (сборник)

Мало расколупать асфальт и оттащить куски в сторону, надо было еще вскопать землю, взрыхлить ее, полить водой, удобрить либо еще что-то сделать, — в общем, в углу двора будет у них свой огород. Можно было, конечно, вскопать огород где-нибудь в стороне, на какой-нибудь мягкой лужайке, которую и вскапывать-то особенно не надо, но тогда это будет чужой огород, в нем кто хочет, тот и будет пастись.

Потный, всклокоченный Борисов орудовал ломом и завидовал тем, кому во двор лег снаряд, пробил асфальтовую твердь, — хозяину теперь не надо надрываться и вытягивать из себя жилы, но, с другой стороны, снаряд — это беда: и окна вынесены, случается, и угол дома бывает разворочен, а заодно и владелец прибит.

В этом месте он посеет хряпу — популярную ленинградскую капусту, надежду и спасительницу. Сколько людей вытащила из небытия худосочная зеленая хряпа, которую сажали во дворах, на пустырях, в снарядных воронках, даже на крышах, где была земля, и там зеленела знаменитая хряпа.

Стало вообще легче жить, воздух в Ленинграде сделался другим, люди ощутили, что они люди, — ну словно бы открытие сделали, и Борисов со Светланой не были исключением из правила.

Он выдохся с этим огородом — думал даже, что хватил кус не по зубам, не справиться ему, и вообще, не отступить ли? Но Борисов упрямо закусывал губы, сипел, покачиваясь из стороны в сторону на своих непрочных ногах, упрямо, как-то по-лошадиному — движение, не характерное для него, — встряхивал голову и всаживал лом в асфальт.

Несколько раз он хотел позвать на помощь Светлану, но останавливал самого себя, протестующее тряс головой, ему казалось, что если он позовет Светлану, то потеряет нечто такое, что ему нельзя терять, — он распишется в собственной слабости, а этого Борисову не хотелось.

И другое — Светлана была еще слаба, ей не то чтобы лом или лопату, ей пока даже семена хряпы нельзя доверять — в руках не удержит.

Так, во всяком случае, казалось Борисову. Но он был не прав: огород — это женская забота, в Питере делянками с хряпой занималась слабая половина человечества.

Очистив от твердой асфальтовой кольчуги приличный кусок, Борисов присел отдохнуть, но тут же поднялся — боялся размякнуть и, не дай бог, уснуть на тихом весеннем солнце — тогда он не сможет поднять самого себя, поискал замутненными глазами какую-нибудь железяку, которой, как лопатой, можно было бы вскопать землю, не нашел и всадил в черную влажно-вязкую плоть лом.

Лом глубоко вошел в землю, его мигом всосало, как болотная бездонь засасывает, с жадной ужасающей силой сжимает ноги человека, угодившего в гибельное место, Борисов напрягся, выдергивая лом, на шее вздулись бугристые синие жилы, но лом сидел прочно, Борисов дернул его еще раз, еще и еще — бесполезно, он чуть не заплакал от бессилия и досады — ну какой же дурак копает землю ломом?

А что делать, если нет лопаты? Он ухватил лом как можно ниже, дернул — лом не желал поддаваться, и Борисов, невольно скривив лицо, пнул лом ногой.

Глубоко внутри, в земле, под острием лома раздалось сытое довольное чавканье, этот звук неожиданно обрадовал Борисова, он понял, как можно совладать с ломом, зашел с другой стороны, снова пнул ботинком лом, потом еще пнул — каждый раз в ответ на удар раздавалось чавканье, и Борисов удовлетворенно кивал — потихоньку, полегоньку он раскачает лом. А может, лом оставить в земле, пусть растет? Борисов вяло улыбнулся: завтра же утром лома не будет — упрут.

Схватился обеими руками за верхушку лома, отжал, что было силы, под ломом не то чтобы зачавкало — что-то обеспокоенно захлюпало, Борисов отпустил лом. Перед глазами блеснула черная проворная молния, и быть бы Борисову в мире ином, если бы лом качнулся по прямой линии.

Борисов обескураженно выругался — совсем как на фронте, там железо норовит изорвать, измять человека, и тут тоже — и не гляди, что дело происходит не в окопе и снарядного воя вроде бы не слышно… Он снова схватился за макушку лома, отжал, отпустил. Одновременно, как в боксе, всем корпусом ушел в сторону. Против лома нет приема… Кроме лома!

От какого слова, выражения или чего там еще может быть — фразы, утверждения — происходит слово «лом»? «Лом», «ломать», «ломовая лошадь»… А лошадь тут при чем? Борисов снова вцепился руками в торчок лома, отжал, навалился на него всем телом, с обидой осознал, что тело его для этого лома слишком легкое. Подумал с опаскою: а вдруг лом отобьет его сейчас в сторону либо швырнет вверх? Осторожно сполз с лома. Отбросил лом в сторону, пошел искать что-нибудь подходящее, найти лопату он не надеялся — лопаты в Питере наперечет, все, что были, пошли на оборонные работы, а вот отыскать какой-нибудь щиток, содранный взрывной волной с электрораспределителя, или подходящую железку можно было.

Потратил полчаса на поиски и нашел то, что надо: здоровый заусенчатый осколок от бомбы — и как его только сюда занесло? Вроде бы бомбы рядом не падали… Наверное, затащили ребятишки. Край осколка был заострен, а на оттопыренный заусенец можно было надавить ногой.

К вечеру Борисова закончил копать огород, взял в руку немного влажной тяжелой земли, помял ее, из кармана достал небольшой пакетик с горсткой плоских, с цепкими краями семян. Хряпа растет быстро, из земли тянет соки шустро, на зубах хрустит, словно репа. Самое лучшее у хряпы, самое вкусное — кочерыжка. В детстве Борисов готов был целые капустные вилки пускать под нож, а потом выбрасывать их ради кочерыжек. Как давно это было — уже совсем исчезло в туманной дали времени, растворилось, и, конечно же, большим дураком он был, выбрасывая капустные вилки.

Подцепил пальцем одно семя, рассмотрел внимательно. Ничего вроде бы в этой кожистой сморщенной крупинке нет, мертвая материя, отголоски былой жизни, обычное воспоминание о лете, цветах и огородах, и только, а оказывается, в сохлой скорлупке есть душа, материнское начало, еще что-то, загадочное и непонятное; вроде бы мертвое семя-то, бездыханное, ни на что не годное, а посади его в землю, полей водой из кружки — и проклюнется жизнь.

Диво дивное, не иначе. Борисову захотелось взять семя на зуб, раскусить, во рту даже слюна собралась.

Острием осколка он понатыкал полсотни ямочек, расположив их шахматным порядком, в каждую ямочку положил по одной плоской крупинке, зарыл. Напоследок полил водой из ведра.

— Расти капуста большая и маленькая, — проговорил он, а подумал о другом, о том, что капуста капустой, а раз вскрылась Нева, то, наверное, можно добыть и рыбу. Нева всегда была рыбной рекой. «Расти капуста большая и маленькая, ловись рыбка большая и маленькая… Ловись, расти…» — Тьфу!