Александр Авраменко - Красно Солнышко

Подняла лицо, потянулась, коснулась губами губ, да тут стукнули в двери вновь. И с досадой оторвались супруги друг от друга. Вошёл посланец княжий с вестью: просят Храбра нынче после второй стражи в детинец пожаловать. Крут, первый воевода, будет речь держать о походе своём… Поблагодарил гонца за труд второй воевода, задумчиво на супругу свою взглянул, а та уже к кроватке детской умчалась, грудь достала, тетёшкает дитя.

…Собрались все, кто тогда с богами беседовал: Крут да Храбр, оба князя, Слав да Путята и Брендан. Жёны князей стол накрыли, ушли в горницу, не их дело разговор сей слушать. Свои дела есть. А мужские дела – дела мужей. Испили по чаше за поход, потом Крут начал рассказывать, что в Арконе было, откуда народу столько и что на пути обратном приключилось. И словно живые вставали перед глазами собравшихся картины случившегося.

…Первые ядра рванули удачно, перелетев небольшой остров. Прямо над ромейскими каторгами, залив деревянные корабли морем огня. Кое-где языки пламени с неба попали в запасы греческого огня, уже уложенные на палубах гребных судов, приготовившихся к атаке длинного каравана. Вспыхнула паника – как могли еретики-славяне обнаружить в кромешной тьме эскадру мегадука Махера Ивакинуса? Предательство? Измена? И откуда у них снаряды, снаряжённые величайшей тайной империи – неугасимым огнём Калинника, едва только начавшим поступать для вооружения кораблей?

А славянские двулодники уже дали второй залп. Некоторые командиры не растерялись – раздались резкие команды, ударили барабаны гребных мастеров, и узкие корпуса каторг, на которых не было пожара, рванули вперёд, по дуге обходя безымянный островок. Слишком опытны были ромеи, чтобы растеряться от внезапного обстрела. С предателями, раскрывшими тайну засады, разберутся потом. Те, кому следует. А сейчас необходимо уничтожить еретиков до последнего! И пусть адмиральская галера уже пылает ярким пламенем, и спасшихся с неё точно не будет, но есть долг перед империей, и имя Христово ведёт в бой византийцев!

Третий залп требучетов лёг почти впустую, только добавив жару в уже горящие корабли, откуда неслись нечеловеческие вопли горящих заживо команд и прикованных цепями к своим скамьям гребцов. Кое-кто из славов забормотал, призывая Чура – уж больно жутко становилось от рёва, в котором не было ничего человеческого. Но команды командиров и сигналы с воеводиного двулодника быстро привели всех в чувство.

Требучеты прекратили стрельбу, теперь воины готовились к рукопашному бою. Впрочем, ещё оставались баллисты, бьющие настильным огнём. И за ними стояли лучшие стрелки. Греки перестраивались, ободрённые тем, что славяне перестали стрелять из метательных машин. Их остроносые каторги выстраивались в линию. В свете догорающих обломков Крут насчитал почти тридцать штук. И вполне возможно, где-то ещё прячется засада. Так что нужно смотреть в оба. Ромеи любили держать часть галер в резерве, и те нападали внезапно с тыла, когда противник был увлечён боем.

Флот славов начал перестраиваться, но тут со стороны греков послышались команды, и море перед славами вскипело – ромеи разрядили свои метательные орудия, но, поскольку в темноте неверно оценили расстояние, большая часть снарядов не долетела. Хотя и те, что угодили в цель, натворили дел, дырявя паруса, рвя снасти, пробивая дыры в корпусах. Послышались ругательства и проклятия – кое-кого из дружинников тоже зацепило. Появились и первые павшие, кому булыжник или свинцовое ядро из баллисты угодили в грудь. От такого удара не спасали ростовые щиты, которыми были увешаны борта двулодников.

Снова факел на лодье воеводы описал дугу, и по этому сигналу все корабли открыли огонь из баллист. Залп славов был гораздо удачнее, да и благодаря большим размерам их кораблей и махины были мощнее и больше. Массивные камни и брёвна разносили в щепы носы гребных каторг, проламывали палубы и днища, сносили ряды вёсел, калеча и убивая гребцов. Тем не менее ромеи не сдавались, и уже были совсем близко. Некоторые готовились перебросить мостки-вороны, и тогда в бой пойдут либурарии – пехотинцы. Но шквальный обстрел со стороны славян не прекращался ни на мгновение – камни и брёвна сплошной стеной летели в ромейские корабли. Закружился на месте один длинный дромон, зачерпнул бортом воду усиако[46]. Вспыхнул ярким пламенем ещё один, которому камень с баллисты славян угодил в установленный на палубе сифон для метания греческого огня. Но почему недолёты у греков?! Или глаза неверно оценивают размеры еретических кораблей?!

Ливень стрел, взмывших в воздух из-за высоких бортов славянских лодий, прервал все размышления и тревоги – никто не ожидал, что на кораблях, перевозивших людей и по сути являющихся обычными торговыми судами, как донесли лазутчики, окажется столько вооружения. Длинные тяжёлые стрелы буквально выкидывали ромеев за борта, пригвождали тела к палубам, пробивали доски насквозь, раня гребцов, внося хаос в работу вёсел. Убитый кормщик навалился на рулевое весло, и галера резко вильнула, зачерпывая портами вёсел воду, затем послышался ужасающий треск, и острый нос с тараном врезался в борт идущей рядом монеры[47]. Дождь. Железный дождь из стрел – вот что приходило на ум при виде шквальной стрельбы славянских лучников.

– Пали!

Сухо ударила тетива баллисты – гигантская стрела с привязанным к ней глиняным горшком с горючей смесью унеслась навстречу громадному, вёсел на сто пятьдесят, византийскому кораблю, надвигающемуся величественно и неотвратимо. Удар, взрыв! И торжествующие крики сменяются воплем ужаса – прыгают за борт ромеи, визжат в нечеловеческом ужасе гребцы в свой смертный час. Но всё ближе и ближе враг, и пусть их уже меньше, чем славов, но вскипает рукопашная схватка на двулодниках, заслонивших собой весь караван, и лязг мечей, вопли, проклятия и ругань сливаются в сплошной рёв битвы.

Но подтягиваются к сцепившимся кораблям двулодники второй линии, поддерживавшие своих братьев, принявших на себя первый удар, и с их палуб прыгают на залитые палубы лодий новые, свежие воины. И поддаются ромеи, пятятся, хотят бежать, но некуда – за деревянным бортом вода пролива. С шумом падает между корпусами двулодника и галерой человек, с хрустом волна сдвигает оба корабля вместе. Короткий задушенный крик и сочный звук раздавленного тела теряется на фоне треска дерева… Ромеи прыгают в воду, не помышляя о дальнейшем сражении, и плывущих и тонущих без всякой жалости расстреливают, перегнувшись через борт, славянские лучники, метают в них найденные на палубах ромейских каторг короткие дротики. Не свои же, любовно отполированные мозолистыми ладонями копья бросать в слуг Чернобога? Как говорится, твоим же имуществом…