Сергей Бортников - Операция «Юродивый»

– Спасибо, товарищ народный комиссар. Разрешите идти?

– Идите, товарищ старший лейтенант! Да, кстати, я сегодня же отправлю в Калининское облуправление приказ о присвоении вам этого звания. А то как то некрасиво получается… Поздравляю! – Берия улыбнулся краешком рта и протянул ему потную ладонь.

– Служу Советскому Союзу! – рявкнул Вялов и крепко сжал её.

– Спортсмен? – иронично поинтересовался Лаврентий Павлович.

– Так точно. Мастер спорта по боксу. Чемпион «Динамо».

– Ну иди работай, чемпион!

– Есть!

Долго задерживаться в столице Вялов не собирался. Тем более что дядя то ли по указанию наркома, то ли по собственному усмотрению услужливо предложил племяннику воспользоваться служебной машиной для поездки домой.

Чтобы произвести впечатление на строптивую невесту, Пашка распорядился остановить автомобиль напротив парадного входа в училище, в котором преподавала его избранница и, выйдя на улицу, столкнулся лицом к лицу с Андреем Сергеевичем Дроздовым – отцом Катюши.

– Куда вы так спешите, Павел Агафонович? – спросил профессор, сразу признавший в молодом человеке ухажера своей дочери, хоть виделись до этого они всего лишь два раза – на демонстрациях, посвященных 20-й и 21-й годовщинам Октября. Впрочем, узнать Вялова было несложно – его сразу выдавал недюжинный – под метр девяносто – рост.

– К Екатерине Андреевне, – засмущался чекист.

– У нее сегодня выходной! – рассмеялся Дроздов. – Машину-то отпустите!

– Езжай! – махнул рукой Пашка.

– Катя с мамой пошли по магазинам – Новый год на носу. А у меня есть время – целый час до начала лекции. Так что, если не возражаете, могу организовать для вас ознакомительную экскурсию по нашему учебному заведению.

– С удовольствием.

Андрей Сергеевич провёл своего спутника через сквозной проход сначала на плац, по которому бегали молодые люди в защитных костюмах: бахилы, противогазы и всё такое прочее, затем – на спортплощадку, и остановился у входа в новое многоэтажное здание.

– Это лабораторный корпус. Здесь мы занимаемся научными изысканиями. Как вы, должно быть, знаете, СНК – Совет Народных Комиссаров – периодически принимает постановления о введении и отмене основных научных степеней и званий. Я уже и сам запутался, кто я? Доктор одних наук, кандидат других…

– А чем, простите, вы занимаетесь?

– Катюша вам ничего не говорила?

– Нет.

– Профильными темами. Защитой человеческого организма от химического воздействия.

– И что, есть будущее у химического оружия?

– Несомненно. Только не дай боже, если кто-то применит его в войне!

– Почему?

– Последствия будут ужасающими, – вздохнул профессор. – Вплоть до гибели всего живого на земле… Скажите, вы будете докладывать Катюше о нашей встрече? – он неожиданно сменил тему.

– Как вы сочтете нужным.

– Лучше не говорите ничего, ладно?

– Хорошо. Она, наверное, меня стесняется?

– Это почему же?

– Сирота я. Без роду, без племени.

– А что с родителями?

– Умерли!

– Своей смертью-с?

– Так точно!

– Как-то странно для нашего с вами времени.

– Их голод скосил… Один только мамкин брат в живых остался, да мы с сестрицей…

– Они в Калинине?

– Нина – здесь, а дядя – в Москве.

– Он, конечно же, большой начальник?

– А вы откуда знаете?

– Догадываюсь… Машина его?

– Так точно. Кроме того, я не очень силен в науках, Катюша меня тянет, тянет, а проку мало…

– И вы решили, что профессорской дочери не гоже путаться с малограмотным чекистом?

– Это она решила. Я только «за». Уже три раза предлагал выйти за меня замуж, а Катя – ни в какую…

– А других причин искать не пытались?

– Нет… Вы не думайте, я не тупица какой-нибудь… И всякую науку на лету хватаю. Просто времени на учёбу не остаётся. Но это ничего, правда же? И ещё можно всё исправить?

– Было бы желание!

– А вдруг она, того… профессии моей стесняется?

– Вряд ли. Стеснялась бы – не поехала б с вами в Весьегонск.

– Логично!

– Кстати, что за отпуск у вас такой – целых три месяца?

– Это не отпуск – командировка.

– Секретная?

– Ага…

– Но начальство не возражало против того, чтобы вы отправились на задание с моей дочерью?

– Нет. Напротив.

– А знаете, что, Павел… Можно вас так называть?

– Конечно!

– Приходите к нам тридцать первого декабря. Посидим, отпразднуем вместе Новый год… Расценивайте это как приглашение.

– Но чтобы воспользоваться им, мне придётся доложить Екатерине Андреевне о нашей встрече!

– Что ж, докладывайте, товарищ… – профессор уставился на его петлицы.

– Уже старший лейтенант, – широко улыбаясь, уточнил Вялов.

– Только, пожалуйста, будь вежливее, – в очередной раз предостерегла Катюша, когда они входили в первый подъезд элитной жилой пятиэтажки в центре города. – Второй этаж, квартира номер шесть.

– Ладно, постараюсь, – буркнул в ответ Вялов.

– В какой руке держать вилку, а в какой нож – помнишь?

– А как же.

– За столом не сморкаться, в носу не ковыряться.

– Есть!

– Про политику не говорить.

– Усвоил…

– Погода, здоровье, способности человека, литература – вот темы, в которых ты неплохо ориентируешься. Мама, как и я, обожает Маяковского, только своё мнение ей навязывать не обязательно.

– Разве у меня может быть своё мнение?

– Твоя трактовка его произведений слишком оригинальна, я бы сказала – фривольна!

– Чего-чего?

– Мягко говоря, она не совпадает с точкой зрения большинства исследователей творчества гениального советского поэта, к которым, в том числе, принадлежит и моя мама.

– Я иначе не умею. Что чувствую – то и говорю.

– А ты лучше помолчи, чтобы не выглядеть дураком в глазах образованных людей.

– Кто дурак? Вялов – дурак?

– Ну не кипятись ты так, милый… Я же хочу как лучше!

– Всё. Мы у них в гостях – первый и последний раз. Пусть ко мне ходят. Поняла?

– Куда, в общагу?

– Как только женюсь, руководство обещает отдельную квартиру.

– Вот и женись.

– Выходи за меня, Катя!

– Когда исправишься и перестанешь быть тупым безмозглым солдафоном.

– Ладно, я постараюсь.

– Вот это слова настоящего мужчины. Жми на звонок. Хватит! Хватит!!!

Дверь открыла Софья Григорьевна.

«Нос крючком, глаза навыкат, смоляные, рано начавшие седеть, локоны волос – ни дать, ни взять – чистая жидовка! – мысленно заключил Пашка, глядя на её холеное, совсем не славянское лицо, порезанное глубокими морщинами. – А у них вопрос родства – того, определяется по материнской линии… Выходит, моя Катя тоже еврейка? И наших общих детей будут дразнить пархатыми? Ничего… Даже в жилах товарища Ленина, поговаривают, текла не только русская кровь!»