Сергей Карпущенко - Беглецы

– Я, – говорил Винблан, – служил под знаменами Иосифа Пулавского, в конфедерации. И поначалу дела наши шли весьма успешно, но судьбе угодно было расплесть венок первоначальной славы нашей, и я, увы, стал вскоре несчастным пленником русского общипанного орла.

– Как вас еще не казнили! – качал своей крупной головой Магнус Мейдер. – Этот народ так любит казни. Мне кажется, увлечение это проистекает от постоянного раздражения, как следствия скопления у них в желудках большого количества газов, – грубая пища, чего вы хотите! Поэтому искоренение диких нравов жителей Московии надо начинать с ветрогонных средств, которые освободят их желудки от лишних газов. Лучшее снадобье в этом случае – укропная вода. Думаю, она им поможет.

– Не знаю, что там у них в желудках, – качал головой Винблан, – но их гренадеры сущие дьяволы. Итак, нас пленили и сослали на жительство в Казань, но мой приятель, чье имя я не могу пока назвать, предложил мне бежать в Петербург, откуда на купеческом судне мы бы могли уйти за границу. Так и сделали, но были пойманы в самой столице России и теперь по указу императрицы сосланы сюда, чтобы, как говорилось, могли сыскать пропитание своим трудом.

– О, здесь для вас найдется широкое поле деятельности, – кивал Мейдер, выпячивая нижнюю губу. – Можете сделаться перекупщиком мехов у местного населения с целью продажи их в казну. Камчадалы столь привержены к пьянству – это они переняли у русских, – что за штоф водки вы бы могли накупить так много пушнины, что сразу стали бы весьма состоятельным человеком. О, русские – хитрый и безбожно бессовестный народ! Впрочем, я уверен, и у вас получится.

– Нет, – мотал патлатой головой Винблан, – торговля не для меня. Зачем здесь богатство? Уверен, что в самом скором времени мне удастся бежать отсюда.

– А куда отсюда бежать? – снисходительно улыбался Мейдер, отхлебывая кофе. – На запад – тысячи миль пустыни, а на восток или на юг – нужен корабль с надежной командой, а где вы его возьмете? Так что успокойтесь, мой милый Винблан. Господь Бог создал всю нашу землю, а значит, создал и Камчатку. Все же Господни творения совершенны есть. Везде можно жить, имея природную смекалку, которой Творец отнюдь не обделил германское племя. К тому же не сегодня-завтра партия законного наследника российского престола цесаревича Павла возьмет в Петербурге верх, и мы получим амнистию, как это делалось во все века, дабы убедить народ в своем великодушии. Чернь всегда падка на разные благодеяния. Пока вы можете стать моим помощником или даже напарником. Я научу вас пускать кровь, что очень помогает здешним жителям облегчать страдания от неумеренного употребления водки. Вы станете варить декокты и микстуры, делать пластыри и вскрывать нарывы. Да и если вас мучит геморрой, то имею честь предложить вашей милости прекрасные свечи собственного изготовления. Угодно ли?

Но Винблана геморрой не мучил, и он лишь вежливо поклонился и спросил:

– А есть ли в Большерецке приличные дамы?

– Дам приличных в остроге нет, – с сожалением в голосе отвечал Мейдер, – но и среди камчадалок встречаются порой такие интересные особы, что если их хорошенько вымыть горячей водой с фиалковым маслом, то они ничуть не уступят европейской женщине. Оставайтесь здесь, господин Винблан.

В дверь забарабанили нетерпеливо и властно. Мейдер, слыша стук, всякий раз вспоминал свой арест, а поэтому вздрагивал. Испугался он и на этот раз, но отворять побежал сразу. Винблан услышал, что в дверях чей-то женский голос взволнованно и быстро что-то говорил по-русски, потом вернулся Мейдер и сказал:

– Мой Бог, что делается в этом Содоме! Дня не пройдет, чтобы кого-нибудь не прибили. Какой народ! Какой народ! – и стал не торопясь собираться.

– Кого же прибили на сей раз? – отпивая кофе, спросил Винблан.

– Мавра, дочь здешнего писаря, недурная, между прочим, особа, говорит, что пьяные мужики до полусмерти избили какого-то немца, ссыльного. Просит помочь.

Винблан испугался так, что, вздрогнув, пролил свой кофе:

– Уж не Морица ли Августа, товарища моего? – и, вскочив со стула, затряс кулаком. – У-у, злые собаки! Скорей же, господин Мейдер, скорей!

Когда Иван Устюжинов, Винблан, Мавра и Мейдер заносили избитого Беньёвского в его квартиру, Хрущов уже вернулся от своего приятеля и лежал на кровати с ногами, заброшенными на спинку. Рядом с клеткой из ивовых прутьев стоял недопитый штоф, не забытый Петром Алексеевичем в доме ингерманландца.

– Вишь ты! Угораздило же человека в первый день приезда и на казнь поспеть, и на собственное побитье. Долго жить будет!

– Замест того чтоб языком трясти, – строго посоветовал хозяину Иван, – помогли бы лучше больного уходить. Чай-то сыщется у вас али лохань какая?

Хрущов глотнул из штофа и пошел греть воду.

Все пятеро около часа возились с пострадавшим. Мейдер делал припарки с настоями трав, клал пластыри, прижигал раны ляписом и командовал остальными. Беньёвский вскоре лежал на шуршащем тюфяке в чистом белье, весь залатанный, заклеенный, но положение его казалось безнадежным. Через два часа Мейдер развел руками и сказал, что человек сделал все от него зависящее и пускай теперь потрудится Господь Бог. Раненого он предложил оставить в покое до утра, когда он уже наверняка сможет сказать, будет ли покалеченный жить. Если положение больного будет не слишком безнадежно, он применит другие средства, для выздоравливающих, а если безнадежно полностью, то совсем воздержится от дачи лекарств, бесполезных для умирающих. Но все это будет завтра. Мейдер, Винблан, Иван и Мавра, уходя, с надеждой посмотрели на Хрущова, который снова взгромоздился на кровать. Швед напоследок помянул грязных, вонючих собак, и они вышли.

Но и на следующий день ученый лекарь, найдя больного в полубесчувственном состоянии и с усиливающимся жаром, не смог сказать ничего определенного, однако по острогу пошла гулять молва, что умирает немец, побитый безвинно ватагой пьяных мужиков.

Через три дня, в глухую ночную пору, проснулся бывший гвардейский капитан от скрипа половиц. С тяжестью великой разлепил Хрущов один свой глаз и увидел умирающего идущим по горнице, да и не с трудом, а резво так идущим, проворно и здорово. Слышал Петр Алексеич, как вышел в сени его жилец, как пил там воду, черпая ковшиком из бадьи. Потом вернулся в горницу, уселся на кровать и с улыбкой стал глядеть на притворяющегося спящим капитана.

– Не стоит притворяться, господин Хрущов, – сказал вдруг Беньёвский. – Я знаю, что вы не спите. Скажите, не сыщется ли у вас чего-нибудь поесть – я чертовски голоден. Да и от стакана водки не отказался бы.