Конторович Александр - Пока светит солнце!

На звуки голосов из самых различных мест начали выходить уцелевшие красноармейцы. Сжимая в руках уже пустые, без патронов, винтовки, они жадно пили холодную воду и озирались по сторонам. Неужто, всё, что они перед собою сейчас видели, дело их рук? Все эти немцы, чьи тела устилали поселок, громкие, стреляющие на каждый звук — сражены их руками?

— Собрать оружие и боеприпасы! Всё, что найдете! — охрип уже капитан, очередной раз, повторявший одни и те же слова.

Срочно сколотить взвода, назначить командиров, определить участок обороны… и множество иных, самых неотложных вопросов — все это внезапно обрушилось на Ракутина. И он был несказанно рад, когда повторяя в очередной раз свои указания, услышал за спиною спокойный голос Хромлюка.

— Что, товарищ боец, вам дважды одно и то же повторять надобно?

— Старшина! — обернулся Алексей. — Жив?!

— Здоров и невредим, товарищ капитан.

Позади него возвышались четверо бойцов с ручным пулеметом.

— Как вы там?

— Троих потеряли, товарищ капитан, — вздохнул Хромлюк. — А так… сами видите. Готовы к бою!

— Левый фланг принимайте — больше никого из командиров не осталось. Укрепляйте оборону, немцы скоро очухаются.

— Сделаем, товарищ капитан, — степенно кивнул старшина. — Не сумлевайтесь!

Ну вот, хоть за это место теперь голова болеть не будет!

Не успел Ракутин пройти и нескольких шагов, как его догнал невысокий красноармеец.

— Товарищ капитан!

— Слушаю вас, товарищ боец.

— Вас… это… старший политрук просит…

— Жданович?

— Да. Точно он…

— Случилось что-то?

— Так это… ранили же его…

— Ох, ты ж… Где он?!

Жданович лежал на расстеленной шинели в том самом доме, где он и столкнулся с Алексеем. Мертвенная бледность покрывала его лицо, большие руки бесцельно двигались по шинели.

— Плох он… — поднялся навстречу капитану невысокий боец. — Поди, отходить скоро уже станет…

— Как его так?!

— Пулеметчик… тот, которого он подстрелил. Четыре пули…

Так особист стрелял, будучи уже раненым?!

Когда Ракутин присел рядом, старший политрук медленно приподнял веки.

— Как обстановка, капитан?

— Отбились… танков пожгли! Как бы и не десяток! И немцев положили… под батальон, пожалуй. Только танки наши, что на помощь из засады выдвигались, два взвода на дороге в блин раскатали!

— Что эшелон?

— Не знаю… пока не ушел, гудка слышно не было.

— Должны уже скоро… я и так их поторапливал… Бойцов… сколько народу осталось?

— Человек двести… я не везде ещё был. Не все видел.

— Плохо… я думал…

— Так я ж не всех ещё видел, товарищ старший политрук!

— Всё равно… крепче… крепче стоять надо… — голос Ждановича срывался, видно было, что многие слова он произносит с трудом. — Ты это… документы мои возьми, предписание… пригодиться оно…

— Оно же на вас выписано!

— В довесок к твоему… вполне… держись, капитан…

Глаза его медленно закрылись.

— Вас ждал, крепился, не хотел помирать-то… — опустился рядом давешний боец.

Ракутин тронул руку старшего политрука — пульса не было.

Всё — теперь ты один.

Нет никого сверху.

И вся ответственность — на тебе.

Алексей сидел на крыльце, вертя в руках документы особиста. Вот так… а ведь мог и с эшелоном уйти — имел право-то! Не ушел. Видать, есть в жизни ситуации, когда уйти просто так — невозможно. И неправильно.

Шорох шагов — подходили люди.

Ракутин поднялся, убрал бумаги в нагрудный карман, застегнул пуговицу. Поправил фуражку и поднял с земли автомат.

Деменков — наскоро отмывший с лица гарь и копоть.

Ерихов — по-прежнему невозмутимый и подтянутый.

Лейтенант Морозов, закинувший за плечо трофейный немецкий автомат. На щеке наскоро залепленный пластырем порез — дрался врукопашную?

Спокойный старшина Хромлюк, вопросительно поглядывающий на своего командира.

Ефрейтор Межуев — в обнимку с трофейным пулеметом. На испачканном пороховым выхлопом лице поблескивают совершенно цыганские глаза.

Вот и все его командиры.

— Какая задача теперь будет, командир? — Деменков снял с головы танкошлем и пригладил встопорщенные волосы.

— Прежняя — держать станцию. Эшелон пока не ушел.

— Понятно, — кивнул танкист. — И всё же — как долго?

— Погрузятся — уйдут. Там раненые, дети… кроме нас, им надеяться не на кого. Так что — будем стоять. Столько сколько нужно. Пока светит солнце!

К О Н Е Ц