Михаил Попов - Паруса смерти

Дочка же его, кстати, выросла в привлекательную, если не сказать более, девушку. В нее влюбился кастильский аристократ, находившийся на Эспаньоле в ссылке за дуэль с особой королевской крови. Но аристократ — он и в ссылке аристократ, а дочь разбойника всегда ею останется, сколь бы очаровательной ей ни удалось сделаться. Был роман, много страсти, слез, терзаний. Потом был отъезд аристократа, внебрачный ребенок, но это уже текут чернила следующего романа…

Кто там еще остался?

Падре Аттарезе.

Несмотря на часто повторяющиеся припадки, он продолжал здравствовать и шпионить в пользу Испании. Единственное, в чем изменилась его тактика, — он стал осторожнее и хитрее.

Если учесть, что губернатор Тортуги, славнейший господин де Левассер, под воздействием свалившихся на его голову несчастий пристрастился к барбадосскому рому и утратил свойственный ему трезвый взгляд на вещи, старому итальянцу не грозило никакое разоблачение.

Описать, что ли, кончину ле Пикара? Но что нам до этого татуированного болвана!

Мы возвращаемся к капитану Олоннэ. Ибо он уже сделал свой двадцать девятый шаг.

Стоявший у входа в вигвам индеец предупредительно поднял тростниковый полог перед носителем семени.

Ибервиль внимательно и заинтересованно следил за тем, что происходит. Беттега был не в состоянии открыть глаза. Ибервиль, посверкивая единственным глазом, ждал, во что выльется столкновение сексуального гиганта с представительницей вымирающего племени. Произведет ли он на нее такое же впечатление, как на женщин цивилизованных народов?

Когда послышались женские вопли, Ибервиль удовлетворенно улыбнулся. Он был рад за капитана и горд тем, что имеет в друзьях такого умельца.

Но удовлетворение длилось недолго. Голая толстушка выскочила из вигвама и стала что-то возмущенно высказывать стоящим у входа воинам. Она была вне себя. Старик с кольцом в ноздре, переместившийся от Ибервиля с Беттегой к месту основного действия, что-то угрожающе прокричал ей. Толстушка была вынуждена вернуться в вигвам.

— Что там происходит? — пробормотал Ибервиль.

— Что ты говоришь? — спросил Беттега, не открывая глаз.

Одноглазый не успел ответить — снова раздался возмущенный женский крик, снова произошло препирательство толмача с толстушкой. Ее в третий раз заставили отправиться в объятия корсарского капитана.

Но на этом все не закончилось. Было еще много возмущенных криков. Появился вождь. Он внимательно выслушал деву своего племени и сделал знак, который можно было истолковать только одним образом — «пошли, сходим вместе».

— Да что же там происходит?! — удивлялся Ибервиль. Свой ни к кому не обращенный вопрос он завершил длиннейшим ругательством.

Поднялся тростниковый полог, появился вождь. Если бы Ибервиль находился поближе к нему, он бы увидел, насколько у вождя обалдевшее лицо.

Вождь поднял руку, он указывал на кучу хвороста, сложенную рядом с вигвамом. Возникла множественная суета. Кто-то притащил пылающую головню и бросил в хворост. Трое дюжих индейцев бросились в вигвам и через мгновение выволокли оттуда упирающегося Олоннэ.

— Смотри! — крикнул Ибервиль, и Беттега открыл глаза.

Шумно треща, пламя распространялось внутри костра, но, заглушая этот шум, орал Олоннэ, извиваясь в руках индейцев. Ибервиль инстинктивно вскочил, чтобы броситься ему на помощь, но костяное острие больно уперлось ему в грудь.

Капитан Олоннэ почти вырвался из вцепившихся в него лап, но тут на его голову обрушился удар сучковатой дубины.

— Все, — сказал Беттега.

Он был и прав и не прав. С лежащего капитана сорвали остатки одежды, подволокли к столбу, увенчанному черепом, обмотали ноги волосяной веревкой, перебросили конец через перекладину, имевшуюся на столбе на высоте семи футов, и подняли. Оттого, что кровь резко прилила к голове, Олоннэ очнулся и начал извиваться, пытаясь руками дотянуться до веревочных узлов. Тогда один индеец, тот самый, что вскрывал рану Беттеги, схватил капитана за волосы и перерезал ему горло одним аккуратным экономным движением.

В этом племени лекарь и палач были одним лицом.

Чтобы хлещущая кровь не пролилась на землю, две индианки подставили блюдо из черепахового панциря, и тогда Ибервиль понял, в чем суть происходящего.

— Это людоеды, — прошептал он.

Волна жуткой тошноты подступила к горлу, но он удержался от рвоты.

— Но почему они хотят съесть именно его? — спросил Беттега.

На этот вопрос ни он, ни Ибервиль ответа не нашли, хотя размышляли над этим всю оставшуюся жизнь, а жизнь им обоим досталась длинная. Людоеды, сожрав капитана, спутников его отпустили. И даже дали им проводников до ближайшего поселения бледнолицых.

Единственное, что им приходило в голову, — что выбор людоедов был как-то связан с тем, что случилось в вигваме, то есть в постели с индианкой. Каков же он был, этот сексуальный фокус, если ответом на него явилось желание сожрать его изобретателя?

Этот вопрос не давал покоя ни Ибервилю, ни Беттеге долгие годы, бессонными ночами они размышляли только об этом. Оба оставили воспоминания, основной частью которых являются рассуждения на эту щекотливую тему.

Заслуживают внимания и мемуары еще одного человека, хорошо знавшего знаменитого злодея. Имеется в виду доктор Эксквемелин.

Узнав о кончине капитана Олоннэ и, главное, о том, каким именно образом она совершилась, он, правда в очень осторожной форме, предположил, что причиной гнева людоедов стало не особое сексуальное извращение, к которому Олоннэ якобы склонял девушку-людоедку, но, наоборот, нежелание дать семя. Другими словами, капитан был импотентом. Дикари не могли себе представить, что такое может быть, поэтому неспособность корсара вступить в соитие с девушкой восприняли как нежелание. Оскорбления более жуткого нельзя было и представить. Они принесли охальника в жертву и сожрали.

Свою теорию доктор сопровождает рассуждениями о причинах слабости капитана. Якобы в самом начале жизненного пути он перенес тяжелую травму, ставшую причиной его мужской немощи. Что же касается жутких любовных концертов, которые он закатывал вместе с пленными испанками, то делалось это для отвода глаз и для поддержания капитанского авторитета.

Он пытался лечиться, но вынужден был убивать врачей, посвященных в его тайну. Кто-то из знахарей сказал ему, что его слабость есть проявление глубокой привязанности (этот умник тоже, кстати, был зарезан) к одной женщине, с которой Олоннэ не может соединиться. Вылечиться же он может, только отыскав ее и женившись на ней. И капитан посвятил жизнь поискам Люсиль. Все разбойничьи подвиги Олоннэ были, оказывается, всего лишь стремлением избавиться от импотенции. На наш взгляд, это слишком научно-медицинское и в то же время легковесное объяснение. Доктор Эксквемелин выступает в своей книге этаким предшественником известного венского доктора, за что и пользуется незаслуженным авторитетом у ряда не заслуживающих никакого внимания исследователей.