Жозе Аленкар - Гуарани

Подперев голову руками и глядя на бегущие воды, девушка погрузилась в раздумье. По временам она закрывала глаза; губы ее чуть шевелились, — казалось, в эту минуту она разговаривает с каким-то невидимым существом.

Время от времени счастливая улыбка появлялась у нее на губах и тотчас же исчезала, словно проблеск радости торопил спрятаться опять в глубине сердца.

Наконец она подняла свою белокурую головку, и в жесте этом было что-то царственное. Казалось, в волосах ее вот-вот засверкает диадема. Лицо ее приняло решительное выражение, напоминавшее о том, что она дочь дона Антонио де Мариса.

Она действительно что-то решила. И решение ее было твердо и непреклонно. Чтобы выполнить его, нужны были сила воли и смелость. Качества эти она унаследовала от отца; они дремали где-то в глубинах души и пробуждались лишь в исключительных случаях.

Сесилия подняла глаза к небу и попросила господа простить ей вину и дать силы совершить то, что она задумала. Молитва ее была немногословна, но горяча.

Тем временем на воды Параибы уже начинали ложиться тени, и Пери стал готовиться к отплытию.

Но, как только он поднялся, Сесилия подбежала к нему и преградила ему путь к реке.

— У меня есть к тебе просьба, — сказала она, улыбаясь.

Достаточно было одного этого слова, чтобы Пери ничего уже не видел, кроме глаз и губ своей сеньоры; он старался по глазам угадать, чего она хочет.

— Я хочу, — сказала она, — чтобы ты собрал для меня побольше хлопка и принес мне звериную шкуру. Хорошо?

— Зачем? — удивленно спросил индеец.

— Из хлопка я сотку себе платье, а шкурой ты обернешь мне ноги.

Изумлению Пери не было границ.

— Тогда, — продолжала девушка все с той же улыбкой, — ты позволишь мне ходить с тобою, и я не наколюсь о шипы.

Индеец никак не мог прийти в себя. Но вдруг он громко вскрикнул и хотел кинуться к реке.

Тогда Сесилия положила руку ему на плечо.

— Не торопись!

— Взгляни! — в тревоге вскричал индеец, указывая на реку.

Лодка отделилась от ствола дерева, к которому была привязана, и, круто повернувшись, уносимая быстрым течением, исчезла за поворотом.

Сесилия проводила ее глазами и сказала с улыбкой:

— Это я ее отвязала.

— Ты, сеньора! Зачем?

— Она нам больше не нужна.

Глядя на своего друга голубыми глазами, в которых была непоколебимая решимость, девушка сказала раздельно и внятно:

— Пери не может жить вместе со своей сеньорой в городе белых. Его сестра остается с ним здесь, среди лесов.

Это и было то желание, которое она затаила в душе. И она просила бога его исполнить.

Вначале ей стоило немалого труда преодолеть мучивший ее страх; ей трудно было свыкнуться с мыслью, что теперь она будет всегда жить в этом диком краю, вдали от людей.

Но что, собственно, связывало ее с цивилизованным миром? Не была ли она сама дочерью этого края, его свежего вольного воздуха, его чистых и прозрачных вод?

Город она знала только по воспоминаниям раннего детства. Он казался ей каким-то далеким сном. Ей было пять лет, когда ее увезли из Рио-де-Жанейро, и больше она ни разу там не была.

Зато с лесными просторами у нее были связаны иные воспоминания, совсем еще недавние и живые. С малых лет ее овевали эти ветры, согревало это знойное солнце.

Вся ее жизнь, все ее счастливое детство протекали здесь; отголоски этого счастья звучали в горном эхе, в смутных шорохах леса, в окружающем их сейчас безмолвии.

Этот дикий край был ей ближе, роднее, чем Рио-де-Жанейро, да и сама она больше походила на истую бразильянку; чем на девушку из большого города; и привычками и вкусами своими она больше была привязана к природе, чем к пышным празднествам и всем тем радостям, которые даруют искусство и жизнь в цивилизованном мире.

И она решила остаться.

После того как она потеряла семью, единственным счастьем для нее было жить подле двух оставшихся в живых близких людей. Но это было невозможно. Надо было выбрать из них одного.

И тут сердце ее уступило неодолимой силе, которая его влекла. Но, устыдившись того, что она так быстро сделала этот выбор, Сесилия пыталась оправдать его в своих глазах.

Она говорила себе, что права, решив связать свою судьбу с тем из братьев, который жил ради нее одной, чьи мысли, заботы, желания были устремлены только к ней.

Дон Диего был знатным фидалго, он унаследовал титул отца. У него было будущее, были обязанности. Рано или поздно он выберет себе подругу жизни и будет искать с ней счастья.

Пери отказался ради нее от всего — от прошлого, настоящего, будущего, от славы, от жизни. Он отрекся даже от своей религии. Весь мир для него воплотился в ней одной. Так могла ли она колебаться?

К тому же у Сесилии была еще надежда приобщить своего друга к христианской вере; ей хотелось, чтобы он тоже нашел себе место среди праведников, у подножия трона господня.

Невозможно описать, что сотворилось с индейцем, когда он услыхал слова Сесилии. Его самобытный и по-своему блестящий ум, способный возвыситься до благороднейших мыслей, не мог понять ее выбора. Он просто не верил своим ушам.

— Сесилия остается в сертане! — пробормотал он.

— Да! — ответила девушка, беря его за руки. — Сесилия остается с тобой и никогда тебя не покинет. Ты царь этих лесов, этих полей, этих гор. Твоя сестра будет всюду следовать за тобой.

— Всегда!

— Всегда! Мы будем жить вместе, как вчера, как сегодня, как завтра. Ты понял? Я, как и ты, — дочь этой земли. Я люблю этот чудный край!

— Но подумай, сеньора, твои руки созданы для цветов, а но для шипов, ногам твоим пристало танцевать, а не ходить по лесу, тело твое привыкло к тенистой прохладе, а не к дождю и солнцу.

— Что ты! Я сильная! — воскликнула девушка и гордо подняла голову. — Рядом с тобой я ничего не боюсь. Когда я устану, ты понесешь меня на руках. Разве голубка не может прильнуть к крылу друга?

Надо было видеть, с какой нежностью она произнесла эти слова; сколько в них было кокетства и ласки. Глаза ее блестели, на лице светилась улыбка, все движения ее были полны обворожительного задора.

Одна мысль об этом безмерном счастье восхищала Пери; он не смел о нем и мечтать. Но в душе он все-таки снова поклялся себе, что исполнит обещание, которое дал дону Антонио де Марису.

Солнце клонилось к закату. Надо было где-то устроиться на ночлег. Это было делом нелегким и небезопасным, — разумеется, не для Пери, который мог примоститься и на ветке дерева, а для Сесилии.

Идя вдоль берега, чтобы найти подходящее место, Пери вдруг радостно вскрикнул: он увидел, что их лодка запуталась в водорослях и застряла.