Сергей Самаров - Прыжок через пропасть

Разведчиков он загодя отослал вперед, чтобы обеспечивали проезд княжеского кортежа. Сам кортеж, состоящий из двух тысяч дружинников, снятых с западной границы, ехал за спиной Годослава.

Юный пращник Лют подскакал и остановил коня невдалеке, чтобы поднятая пыль не летела в сторону князя. И только когда лошадь успокоилась, подъехал ближе.

— Впереди встреча, княже…

— Кто там?

— Бояре.

— Не желаю! — стукнул Годослав ладонью по луке седла. — Видеть их не желаю. Если дорогу не очистят, всех к Ерохе отправлю! Так и передай! И от себя добавь, что несколько дней, мол, княже отдохнет, потом соберет думу… Скачи!

Лют. довольный таким решением, просиял улыбкой на запыленном лице и тут же развернул коня.

— Ставр! — подозвал Годослав волхва ближе. Ставр подъехал.

— Ты за несколько дней подготовь мне полный догляд за боярами. Кто как себя вел в мое отсутствие; Пусть ждут, когда соберу… А как соберу, не все по домам разойдутся…

— Сделаю, княже. Давно пора им спеси поубавить.

Княжеский кортеж продолжил движение. Замыкающим в кортеже ехал слегка похудевший монах Феофан. Поскольку лошадь, способную нести его, можно было только позаимствовать у сакса Гаса, который расставаться со своей лошадью не захотел, Феофан ехал на повозке, специально подаренной ему королем Карлом Каролингом…

Княжеский дворец стоит на самом высоком месте города. И с галереи видно далеко поверх городских стен, но подъехавших близко к городским воротам разглядеть невозможно. Годослав издали пытался рассмотреть галерею. Но она вечером сливалась с кровлями, с городскими стенами, с небом в конце концов, и увидеть ничего не удалось, хотя князь знал, что с этой стороны дворец хорошо наблюдать только утром, глядя на восход. Так и въехал в город, не различив в вечернем сумраке собственного дворца. Узкие улицы заполнил народ, князя встречали поясными поклонами, приветствовали радостными криками как освободителя пусть не от врага, но от непонятной и потому особенно страшной ситуации. Он улыбался людям и приветственно склонял голову. И ехал, в знак уважения к подданным, с непокрытой головой, держа шлем у луки седла на согнутой в локте руке. Когда эти улицы привычно раздвинулись и перед кортежем открылась площадь, князь нечаянно поднял глаза и вдруг увидел на галерее Рогнельду. А он-то думал, что она сейчас выбежит на крыльцо с поклоном, как принято у славян и как научила ее делать княгиня-мать, чтобы на людях поддержать авторитет князя. Но Рогнельда не встречала мужа, а смотрела куда-то вдаль, на только что зашедшее солнце. Удивленный Годослав нахмурился. И заныло сердце, чувствуя беду.

На крыльцо вышла княгиня-мать, старый глашатный Сташко да сотник дворцовой стражи.

Годослав принял поклоны и прошел во дворец.

— Что… — хотел он договорить, но не продолжил, потому что мать и сама готова была ответить на вопрос:

— Не в себе она… Столько пережить пришлось… Годослав словно рукой отстранился от встретивших, не заметил дворовых людей, умытых и причесанных, празднично одетых по случаю его возвращения, что выстроились вдоль стен в молчаливых поклонах. Он стремительно зашагал по лестнице, чуть не бегом взлетая на верхний этаж, так же быстро миновал длинный коридор четвертого этажа, откуда был выход на галерею.

Рогнельда стояла все так же, не пошевелилась, когда он, умышленно тяжело ступая, двинулся к ней. Смотрела вдаль, в красные закатные облака, предвещающие завтрашний ветер.

— Что ты делаешь здесь? — спросил он.

— Я жду мужа, — совсем чужим, ровно-равнодушным голосом ответила она.

— Я, Годослав, я муж твой. Она повернулась.

— Ты приехал… Здравствуй будь, княже красный… — голос совершенно не изменился, ни чувств в нем, ни жизни.

Годослав шагнул вперед, обнял и прижал к себе жену.

— Сколько же тебе перенести пришлось, бедная моя… И ему тоже… — он нежно положил тяжелую руку ей на живот.

— Он знает, что заманил своего деда на копья… — сказала Рогнельда о будущем сыне, как об уже родившемся. — Я сказала ему…

— Бедная ты моя, бедная…

Внизу, на площади, казалось, собрался весь город. Ра-рогчане смотрели на князя и на княгиню Рогнельду. Они уже знали, что с ней случилось, и не удивлялись такой встрече…

Вечером к Рогнельде пришел Горислав. Княгиня-мать сказала, что он обещал вылечить княжескую жену. С Годославом волхв встретился в коридоре.

— Здравствуй всегда будь, княже.

— Здравствуй всегда будь, волхв.

— Помог тебе «харлуг» в ратище[62] ?

— Помог, Горислав. Благодарствие тебе…

— А все ли ты делал по Прави, как велел я, княже?

— Все, волхв. Я был честным с собой и с другими…

— А народ говорит, что ты носишь теперь крест…

— Еще не ношу. Я только обещал Карлу принять крещение. И мне придется сдержать слово. Я даже привез с собой священника, чтобы он готовил меня к этому акту…

— Это то, что ты называешь — по Прави? — в голосе волхва прозвучало неприкрытое удивление.

— Это — по Прави. Потому что это — жертва за свой народ.

Волхв долго вдумывался в слова князя, потом повернулся, и, ничего не сказав, пошел к Рогнельде.

Князь бодричей Годослав и король франков Карл более месяца обсуждали через послов различные варианты договора о вассальной зависимости.

Два пункта особенно сильно мешали сторонам прийти к соглашению: о сборе налогов в королевскую казну и о количестве войск, поставляемых Годославом в королевскую армию. Естественно выглядело желание каждого больше получить и меньше отдать. В конце концов бодричам помогли обстоятельства. Несмотря на то, что традиционные вожди повстанцев в Саксонии — Видукинд и Аббио — крестились и приняли сторону Карла, в народе нашлись новые вожди, которые быстро получали популярность и набирали силу. Карла это сильно беспокоило, поскольку он понимал, что зарождающийся процесс лучше всего пресекать в самом начале. И ему просто необходим был Годослав как постоянная угроза для Саксонии с востока.

И Карл пошел на уступки, снизив свои требования до тех, которые первоначально предлагал сам Годослав.

Какое-то время бодричи могли жить спокойно, официально считаясь частью королевства, и потому не бояться больше нашествия с полуночной стороны.

Договор был подписан.

Но вскоре Карл потребовал от Годослава конкретных действий, доказывающих верность обязательствам, Годослав отправил в поход Дражко с дружиной.

Для усмирения ненадежных территорий Карл принял неординарные меры, которые до него никто и никогда не предпринимал в таких масштабах[63]. Он выселял на внутренние франкские земли более десяти тысяч семей саксов, а их земли отдавал безземельным франкам с тем, чтобы сменить этнический состав целых областей. Эти действия вызвали возмущение в народе Саксонии, и франкам вместе с бодричами пришлось погасить несколько небольших мятежей. Но положение долго еще не могло стабилизироваться.