Сара Фокс - Бриллиант

— Уйди с холода, Чарльз. Пожалуйста… подойди ко мне.

И, беря его за руку, я привлекла его на все еще теплую кровать, где баюкала его голову в своих руках, гладя его волосы и лицо, ища его губы и прося прощения, но вместо того, чтобы так же ответить тем же, он только произнес:

— Даже зная, как он запятнал тебя, украл твою невинность — я мог бы забыть об этом… я так и сделал и знаю, что мы были бы счастливы вместе. Но теперь Адам всегда будет стоять между нами, и как я могу справиться с этим? Слишком часто много демонов из прошлого навещают меня. У меня больше нет сил бороться.

— Что я наделала? — в раскаянии вздохнула я. — Если бы мы никогда не встретились, ты все еще был бы счастлив, приобрел бы благосостояние, нашел бы своего дедушку, и… пусть Бог простит мне… твоя сестра по-прежнему была бы жива. Я причинила тебе столько боли, как будто ты не испытал ее уже достаточно, ты хороший, слишком хороший для меня. Ты заслуживаешь кого-то лучшего. И однажды ты встретишь такого человека.

Вздохнув в знак грустного согласия, он мягко положил мне на грудь голову. Я почувствовала его слезы, их влагу на своей коже и, поцеловав мягкие завитки на его затылке, прошептала:

— Я должна оставить тебя, Чарльз. Это единственный способ, чтобы ты стал свободным… кощунства уже и так достаточно. Мы не можем прожить всю жизнь во лжи. Он разлучил нас; как он всегда того хотел, и все, что ему теперь нужно, — ждать, зная, что его разрушительное семя разъедает наши ядра, наполняя наши сердца горьким сожалением и осознанием, что однажды они совсем опустошатся.

Он взглянул на меня и, помолчав, сказал:

— Была и другая ложь, другая тайна, которую я не желаю дольше хранить. Когда ты встретишь его снова, что, как я теперь понимаю, случится, я прошу, чтобы ты передала ему одно сообщение. Передай ему от меня, что его возлюбленный Кохинор все еще лежит в лондонской Башне. Я поменял эти два бриллианта перед возвращением в замок, и тот, который он так гордо предъявил Дулипу, все это время был обыкновенной фальшивкой. — Он фыркнул и издал короткий смешок: — Но какое теперь это имеет значение? Этот кусок глыбы был только символом чего-то мертвого, чего-то навсегда позабытого. Прошлое нельзя вернуть, независимо от того, что говорят пророчества. Я предполагаю, что это сделало Дулипа счастливым и придало его жизни некий смысл, хотя, как ты понимаешь, совершенно бесплотный. Но я не так глуп, как они полагали. Почему я должен был так рисковать? Что, если бы меня поймали? Моя свобода, моя жизнь были бы потеряны, но не их. Я уверен, что у них имелось хорошее алиби на случай, если бы такая необходимость возникла… я абсолютно уверен, что уязвим был только я. И, в конце концов, я был больше верен самому себе… моей королеве… чем моему хозяину, Грэгори Тилсбери. Так что просто скажи ему это от меня… и мне жаль, что я не смогу увидеть выражение его лица, когда ты это сделаешь! Скажи ему, что он не единственный, кто столь искусен в обмане… Скажи ему: «Какой отец, такой и сын».

Закрыв глаза, я пообещала ему это. Мы лежали рядом, наши пальцы переплелись, и мы уже начали медленно и долго прощаться. Он был моим самым дорогим, самым милым другом, но мои чувства к Чарльзу стали больше похожи на сестринские. И, возможно, так было с самого начала, с того первого момента, когда я увидела его, стоявшего на кладбище под моим окном, уверенная, что он принял меня за Нэнси. Возможно, это было предначертано судьбой заменить ее.

Без Адама наша жизнь слишком изменилась, но что сделано, то сделано, и теперь пришло время прекратить борьбу, признать, что игра закончена.

Позже, когда Чарльз оделся и спустился к завтраку, я заметила среди обугленного и тлеющего мусора три гадальные карты, их края почернели и загнулись, изображения исковеркались, потускнели и закоптились, но они все еще были ясно различимы. Став на колени, я увидела те же самые карты, что упали на пол вчера вечером. Я неохотно взяла первую и рассмотрела Дурака со связкой мирского скарба, стоявшего в одном шаге от края утеса, готовившегося к слепому прыжку в океан и отправлявшегося в длинную неизвестную поездку. Аккуратно положив его рядом, я потянулась в теплую угольную пыль снова, кончики моих пальцев больно обожгло, предупреждающий острый укол, когда я вытащила Императрицу — заботливую мать, изображение плодородного брака и детей. Это значение было более чем ясно. И наконец я достала Башню — расколотую, разрушенную грозой, жители которой рассеялись в темноте, убегая от всего, что они знали; карта разрушения, перемен и переворота… но и с надеждой на возвращение, обещающая окончательную легкость и свободу. Одно только время могло показать, сбудется ли все это.

Мы сообщили новости лорду Фазэрингтону, сказав, что у меня есть брат, которого я хочу навестить в Америке.

Только я знала истинную глубину этой лжи. Конечно, лорд Фазэрингтон беспокоился из-за войны, ежедневно просматривая сообщения в газетах, но все мы знали, что сражения велись далеко от Нью-Йорка — пункта, хорошо защищенного со всех сторон, поскольку столь многие совершали эту поездку, соблазненные обещаниями новой жизни.

Когда мы наконец попрощались, он, оставив глубокие следы своего дыхания на окне экипажа, в одиночестве стоял на холодной дорожке в Дорвуде. Мы с Чарльзом сидели внутри, собираясь отправиться в Ливерпуль.

— Будь осторожна на том плавающем паровом чайнике, моя дорогая. — Старик приложил большой белый платок к своим морщинистым покрасневшим векам. — Мы все хотим видеть, как ты вернешься обратно, туда, где ты должна быть, живая и здоровая, сразу же, как только сможешь.

11 декабря 1864 года я в одиночестве стояла на палубе парохода «Куба», направлявшегося в Нью-Йорк.

Когда мы вышли в открытое море, я держалась за ледяной бортик судна и пристально глядела на пристань, оставшуюся далеко позади и быстро удалявшуюся. Духовой оркестр заполнял воздух приглушенной и мрачной музыкой, которая внезапно была заглушена ревущим рожком судна. И хотя я знала, что Чарльз стоял где-то там вдалеке, потерявшись в густой оживленной толпе, завеса густого зимнего дождя со снегом скрывала весь вид. Затуманенными от слез глазами я не могла ничего разобрать, хотя все еще махала вслед, не зная, видел ли он меня… и увидит ли когда-нибудь снова.