Ольга Крючкова - Меровинги. Король Австразии

Спустя три дня он уже слышал знакомый перезвон колоколов Реймского собора. Под восторженные крики горожан, обожавших своего повелителя, королевский кортеж проследовал в город и вскоре достиг резиденции. Не переодеваясь, Теодорих сразу устремился в покои жены.

Теодехильда, увидев отца, разразилась рыданиями и прильнула к его плечу.

– Благодарю вас, отец, что приехали, – сказала она, утирая слезы. – У матушки сейчас лекари…

– Что они говорят? В чем причина недуга? – взволнованно спросил Теодорих.

– Они не в силах понять причину, – горько посетовала дочь, – и оттого не могут определиться с лечением.

Теодорих почувствовал, что мозаичный пол уходит у него из-под ног. Только сейчас он понял, до какой степени ему дорога Суавегота.

Он резко отворил дверь и шагнул в спальню жены. Стоявшие подле ее ложа три лекаря, увидев короля, почтительно ему поклонились и деликатно удалились в противоположный угол комнаты.

Лицо королевы было мертвенно бледным, глаза глубоко запали, кожа вокруг них почернела. В первую минуту Теодорих даже не узнал супругу.

– Суавегота! – прошептал он мгновением позже и, опустившись на колени перед ее ложем, прильнул к бледной, безвольно свесившейся руке.

Женщина с трудом открыла глаза.

– Теодорих!.. – вымолвила она со слабой улыбкой. – Я рада, что ты застал меня живой…

Теодорих почувствовал, что из его груди вот-вот вырвутся рыдания. Он столько времени потратил на возвеличение короны Австразии и совершенно забыл при этом о жене! А теперь вот она уходит в иной мир… оставляет его…

– Не покидай меня! – взмолился Теодорих.

– Прости меня, – едва слышно попросила королева. – Прости за все…

В этот момент в покои вошел священник. Теодорих понял, что Суавегота хочет исповедоваться, ибо час ее близок, и поднялся.

Вслед за королем помещение покинули и лекари.

– Неужели нельзя ее спасти? – в отчаянии обратился к ним король в коридоре.

Все трое сконфуженно потупились. Потом самый старший из них виновато сказал:

– Все мы в руках Всевышнего.

Теодорих пришел в ярость.

– Если вы не излечите королеву, я прикажу вас казнить!

– Воля ваша, господин, – ответствовал старший лекарь. – Но вряд ли наша смерть исцелит королеву.

Не в силах более сдерживать захлестнувшее его чувство горечи, король устремился прочь. Однако не успел он достичь конца коридора, как его догнал один из лекарей.

– Выслушайте меня, повелитель!

Теодорих остановился и недовольно спросил.

– Что еще?

– Повелитель, я просто хотел поделиться с вами своими подозрениями…

– Это касается недуга королевы?

– Да, господин. Мне кажется… Я даже почти уверен, что он вызван ядом.

Красная пелена застлала взор короля, но он усилием воли взял себя в руки.

– Ты считаешь, что королеву отравили?

Лекарь утвердительно кивнул.

В голове Теодориха роем закружились мысли: «Кто? Зачем?! Кому понадобилось отравить королеву ядом?.. Она же никому не делала зла! Каждое воскресенье раздавала милостыню обездоленным… Всячески помогала им…» И вдруг страшная догадка озарила его: «Гертруда! Только она могла!.. Только ей выгодна смерть Суавеготы».

Гертруда, вполне уже оправившаяся от родов, готовилась к встрече с королем. Ей успели сообщить не только о его прибытии в Реймс, но и о том, что первым делом он направился в покои королевы. «Ничего, скоро все изменится, – торжествующе думала она. – Скоро Теодорих будет спешить только ко мне и к своему наследнику».

Когда король вихрем ворвался в ее покои, Гертруда, решив, что он снедаем любовным нетерпением, поспешила навстречу с раскрытыми объятиями. Однако Теодорих, словно и, не заметив ее, прямо с порога прошагал к детской люльке.

– Твой сын! – гордо произнесла наложница, приблизившись к повелителю. – Я назвала его Теодорихом. В твою честь…

Король, полюбовавшись малышом, перевел вмиг потяжелевший взор на нее, и она, интуитивно почувствовав беду, в страхе отступила. «Неужели он догадался?! Нет, не может быть!» – забилась в голове тревожная мысль. Вслух же она вкрадчиво осведомилась:

– Я провинилась перед тобой, мой господин? Тебе не нравится имя, которое я дала нашему мальчику?

Король резко схватил наложницу за руку и, крепко сжав ее, привлек к себе, чтобы заглянуть прямо в глаза.

– Ты… Ты… – он буквально задыхался от гнева. – Ты – змея, которую я пригрел на своей груди!

Гертруда побледнела, а кормилица и прислужница поспешно ретировались из комнаты.

– Я не понимаю причину твоего гнева, мой повелитель, – пролепетала наложница. – И мне больно… – она указала глазами на свою руку, которую король сжимал не в меру сильно.

– Сейчас тебе станет еще больнее! – Теодорих обнажил меч.

Гертруда вскрикнула.

– Что случилось, мой господин?! Меня оклеветали? Клянусь, я была верна тебе! – пылко воскликнула она.

– Признавайся, ты отравила королеву?! Ты! Я уверен! – выкрикнул Теодорих и, побагровев от гнева, занес над головой женщины меч.

Та вмиг обмякла и начала оседать. Теодорих выпустил ее руку, и она упала на пол, застеленный меховым ковром.

Король потерял счет времени. Он не знал, сколь долго простоял с обнаженным мечом над наложницей. Из состояния оцепенения его вывел писк малыша.

– Не притворяйся! Вставай! – приказал он Гертруде ледяным тоном. – И выслушай мою волю.

Женщина покорно поднялась, понимая, что притворяться далее нет смысла.

– Ты покинешь Реймс тотчас же! Сына я признаю законнорожденным. Он ни в чем не будет нуждаться и вырастет, как и подобает королевскому сыну.

Гертруда хотела что-то сказать, но король смерил ее столь гневным взглядом, что она так и не осмелилась раскрыть рта.

534 год от Р. Х.

После исповеди Суавегота промучилась еще несколько дней, приходя в сознание лишь изредка и ненадолго. Король не покидал покоев умирающей супруги ни на минуту.

Однажды он, совершено измученный, заснул прямо около ложа Суавеготы, и ему привиделся удивительный сон: словно живет он в скромной хижине, очень похожей на ту, в которой обитала долгие годы Озерная ведьма…

Когда Теодорих проснулся, Суавегота уже не дышала.

На следующий день король Австразии приказал отслужить заупокойные молебны во всех христианских и арианских храмах королевства.

Сам же после смерти жены почти ни с кем уже не разговаривал и не покидал своих покоев, предавшись размышлениям о жизни. Часто вспоминал предательски убитых сыновей Хлодомира. Почему он тогда не помешал братьям? Ведь он же не испытывал никакой личной ненависти к их племянникам!..

Теперь, спустя годы, он понял: всему виной была жажда власти. Ну как же! Ему хотелось новых земель, расширения королевства, еще большего величия! И что? Да, сейчас его королевство огромно. Одни только Нарбонская Галлия и Оверни приносят доходы, как Бургундия и все долевое королевство, вместе взятые. Но отчего-то теперь это стало для него не важным. Он устал…