Андрe Лори - Через океан

Из-за гигантских операций с нефтью, которыми занимался Эбенезер Куртисс, его имя само собой приходило на ум, раз только дело имело отношение к нефти. О нем именно и подумал Раймунд Фрезоль для приведения в исполнение своей идеи. И вот однажды около десяти часов он отправился к Эбенезеру. Как и все крупные американские негоцианты, нефтяной король имел контору, совершенно отдельную от его дома. Ночью он жил в прекрасной вилле, к югу от Дрилль-Пита, а все дни проводил в своей конторе, в центре города. Эта контора не представляла собой ничего роскошного: большая, просто меблированная зала с рядом дубовых столов, шкафов и стульев, в которой работало человек двадцать конторщиков, отдельное, обнесенное решеткой место для Иакова Фреймана, кассира и друга детства Эбенезера, наконец, очень простой кабинет для него самого, — вот и все.

Перед его конторкой — телеграфная катушка, которую в Соединенных Штатах увидишь в каждом общественном месте, в каждом отеле; с нее раскручивалась синяя бумажная лента, сообщая о курсе Нью-Йоркской биржи.

И этот курс, казалось, особенно интересовал Эбенезера, если судить по тому беспокойству, с каким он следил за лентой.

— Сорок восемь центов… сорок семь… сорок восемь… сорок восемь… сорок шесть… сорок семь с половиной… сорок шесть… сорок пять… — сообщала синяя полоска.

— Снова понижение! — ворчал Эбенезер, сидя в своем камышовом кресле. — Это невыносимо! Если так будет продолжаться, то в конце концов нефть будут отдавать задаром, и цена не покроет даже издержек на перевозку!

— Сорок пять… сорок три… сорок четыре… сорок два… тридцать девять… тридцать семь… тридцать шесть… тридцать семь… тридцать три!! — продолжал телеграф.

— Тридцать три! Это значит, падение на четырнадцать центов в десять минут. Это — сумасшествие! — брюзжал Эбенезер, все более и более волнуясь.

А безответная синяя лента: — тридцать три с половиной… тридцать два… двадцать семь… двадцать четыре… двадцать три… двадцать два…

— Но это — паника! Настоящая паника! Никогда еще не видели ничего подобного! — вскричал нефтяной король. — Иаков! — позвал он, надавив пуговку электрического звонка.

Суровое, слово пергаментное лицо показалось в открытой двери.

— Сколько у нас закуплено нефти?

Голова исчезла, навела, без сомнения, справку в своем убежище и возвратилась с таким ответом:

— Три миллиона девятьсот сорок тысяч barrels!

— Я так и думал… Ну, и попали мы в переделку!.. Отчего могло произойти такое неожиданное понижение?

Как бы в ответ на этот вопрос, синяя полоска, на которой осталось значительное пространство незанятым, сообщила такую новость:

«Причиной паники является учреждение общества для проведения нефти по подземной трубе от берегов Каспийского моря в европейской России».

— Черт побрал бы русскую нефть! Ведь нужно же было, чтобы она осложнила наши дела! И если даже это и правда, эта подземная труба… Компания глупцов! Не понимаете разве вы, что понадобятся месяцы, если даже не годы, для того чтобы она могла функционировать?

Этот нагоняй, с которым Эбенезер мысленно обратился к тем, кто понижал курс на Нью-Йоркской бирже, нисколько, как можно догадаться, не взволновал их. По крайней мере, синяя полоска с бесстрастностью историка продолжала отмечать все более и более низкие цены.

— Двадцать один… двадцать один с половиной… девятнадцать… восемнадцать… семнадцать… шестнадцать…

В это время вошел мальчик с визитной карточкой и подал ее Эбенезеру Куртиссу. Тот взглянул на нее и увидел совершенно незнакомое имя:

«Раймунд Фрезоль».

— Меня ни для кого нет дома! — вскричал он, побледнев от гнева.

— Даже и для того, кто принесет вам новое богатство? — спросил сильный и молодой голос с порога двери.

В то же самое время Раймунд вошел, любезно улыбаясь. Ни на секунду ему не приходило в голову, что Эбенезер может не принять его или не соблазниться его проектом, послушав его хотя бы в течение пяти минут. Но он не принял в соображение, что демон игры всецело захватил Эбенезера.

— Принесли ли вы мне средство поднять до доллара цену на нефть, которая в этот момент упала до шестнадцати су? — зарычал Эбенезер, взбесившись на то, что он счел просто за неуместную шутку.

— Средство поднять цену на нефть? — повторил молодой француз. — Откровенно говоря — не думаю, — сказал он, подумав минуту. — Мой проект скорее заставит понизить цену, по крайней мере, в Европе…

— Понизить цену, когда она и теперь уже шестнадцать су, и это стоило уже мне пять-шесть миллионов долларов? А! вот это я называю блестящей идеей!

Избавьте меня от труда слушать вас, молодой человек! — резко оборвал Эбенезер, — у меня теперь есть более нужное дело, и я вам повторяю, что меня ни для кого нет дома!

— Тем хуже для вас, Эбенезер Куртисс, — холодно возразил Раймунд, — но в тот день, когда вам надоест терять на бирже, и вы захотите утроить свое состояние, вспомните, что я знаю для этого средство и могу указать вам его! Разумеется, если я еще не передам его в чьи-нибудь руки!

С этими словами он поклонился и исчез.

Такова была первая встреча Эбенезера с Раймундом.

Раймунд, оставляя Эбенезера, был разочарован более, чем желал бы это показать. Он вернулся прямо в гостиницу, в которой жил с Кассулэ; она носила претенциозное название «Palace-House», а в действительности ничем не напоминала дворец. Это просто было длинное и низкое деревянное строение, очень похожее на сарай, заколоченный досками со всех четырех сторон. В нижнем этаже помещался зал, через который надо было пройти, чтобы достичь лестницы, ведущей в спальню. В этом зале находился bar, то есть длинный прилавок, где хозяин во главе полдюжины растрепанных служанок раздавал своим клиентам мутное пиво под названием «double Bass» и картофельную водку с разными названиями: pick-me-up, cock-tails, sherry-cobblers, eye-openers и так далее.

Посетители, стоя поглощавшие все это питье, принадлежали к категории авантюристов, каких всегда много в странах, обладающих какими-нибудь природными богатствами. Вчера они, как саранча, налетали на Калифорнию, Австралию или бриллиантовые копи Капштадта; сегодня — на нефтеносные земли, где каждый из них твердо надеялся в несколько дней составить состояние. Все нации и все классы встречались в этой толпе. Здесь были и англичане с загоревшими медно-красными лицами, угрюмые испанцы, добрые ребята-французы, итальянцы с энергичными жестами, тяжеловесные немцы, упрямые спорщики, и, наконец, в громадном количестве китайцы, несмотря на препятствие их эмиграции со стороны правительства Соединенных Штатов; вся эта толпа опустошала стаканы, болтала среди настоящего вавилонского смешения языков, грызла сухарики и ломтики сыра, лежавшие в большой корзинке на прилавке.