Эллестон Тревор - Полет «Феникса»

— Улыбка, однако, тотчас сошла с его лица, стоило ему взглянуть в глаза Кобба.

— Они пусть делают, что хотят, а я… — Взмахнув огромной рукой, Кобб неожиданно крикнул: — Господи, хватит с меня всего этого, хватит! Ты понял?

Харрис пытался говорить спокойно, сознавая, что очутился в такой опасности, какую трудно даже представить.

— Не будем беспокоить беднягу Кепеля. Поговорим там. — Он положил руку на плечо этого человека. На ощупь оно было, как деревянная балка. И тише добавил: — Ему лучше помереть.

Кобб, не мигая, смотрел Харрису прямо в глаза.

— Как и всем нам — и вы это знаете. Поэтому вы и уходите. — Поверх руки Харриса, все ещё лежавшей на его плече, он положил свою ладонь; огромные пальца истекали потом. — Ты возьмёшь с собой и меня, сынок. Ты знаешь дорогу.

Харрис резко выдернул руку, словно боясь, что она попадёт между створками захлопывающихся ворот. Кобб заслонил проход. За дверью на дюны садилось солнце. Капитану было стыдно, что он не видит иного выхода, кроме того, который подобает трусу.

— Давайте обсудим этот вопрос с остальными.

— Ну их всех знаешь, куда. — Взгляд Кобба повеселел, он радовался прекрасной идее: вместе с Харрисом пойти домой. Теперь это был человек, нашедший спасительное лекарство.

Харрис скосил глаза на блестящую кобуру лежащего рядом револьвера. Пакуя рюкзак, он не решил ещё, как быть с оружием. В пустыне можно наткнуться на воинственных бедуинов. Таких осталось немного, они не осмеливались нападать на нефтяные прииски, но частыми были случаи угона скота. Два христианина в пустыне значили бы для них лёгкую добычу. Конечно, едва ли здесь поможет один револьвер. Но была и другая сторона дела. Если они с Робертсом потеряются и больше не останется воды, револьвер поможет умереть достойно и в своём уме.

Он легко мог опередить Кобба, но сознавал, что тот дошёл до предела: из-под спутанных рыжих волос смотрело лицо ребёнка, которому пообещали лакомство, — голубые глаза алчно загорелись. Скажи ему сейчас, что его лишают этого лакомства, и он не только выхватит револьвер — под танк бросится. Разумеется, о стрельбе не может быть и речи; револьвером можно воспользоваться только для устрашения, блефуя.

Кобб тучен, кажется, у него одышка, это человек, который быстро погибнет в пустыне даже при двойном рационе воды. Сам Харрис был среднего сложения, а Робертс почти тощий. Если они потеряются, Кобб погибнет первым, и умрёт умалишённым — он и сейчас не в себе. Им придётся отдавать ему часть своей нормы, ждать, когда он будет отставать, помогать, когда ослабеет. И все это совершенно бессмысленно.

Даже будь он в здравом рассудке, и тогда его нельзя брать с собой.

И Харрис решился на нечто такое, чего никогда прежде не делал.

— Хорошо, Кобб. Пойдём.

По мере того как исходил день, дюны окрашивались в розово-лиловый цвет. Песок под ногами был ещё горяч, но в воздухе становилось прохладнее.

Они наблюдали, как капитан застёгивает кобуру. Все встали, даже сержант Уотсон. Рубец на щеке Лумиса почернел, на щетине запеклась кровь. Кобб находился где-то по другую сторону самолёта; тревожно было слышать, как рыдает такой грузный человек.

Намеренно пойдя на обман, — поступок столь чуждый Харрису, что голос его дрожал, — он дал Коббу десять минут на сборы. Это была единственная возможность переговорить с остальными. Все без споров согласились с позицией капитана, а Лумис взялся уговорить Кобба остаться. Прежде чем Лумису успели помочь, разъярённый Кобб сбил его с ног. От схватки поднялся в воздух песок. Кобб разразился рыданиями, зажмурив глаза и безвольно раскинув на песке руки. Его оставили одного. Он поднялся на ноги и в безнадёжной ярости ребёнка побрёл в хвост самолёта, подальше от людей.

Кроу хотел было пойти за ним, чтобы утешить, но Белами остановил его.

— Он изобьёт тебя до полусмерти.

Харрис, как бы извиняясь за случившееся, произнёс:

— Очень сожалею, но мы не можем взять его с собой…

— Да, это равносильно самоубийству, — согласился Таунс. — Здесь он будет в порядке.

— Возьмите хороший темп в первый час. Нам нелегко будет присматривать за ним, когда стемнеет, — сказал Моран.

Когда солнце опустилось за дюны, Харрис бодро проговорил:

— Что ж, до свидания, Уотсон. Теперь оборону придётся держать вам.

Им пожелали удачи, и Харрис с Робертсом зашагали в сторону проёма между дюнами — следом по песку тянулись длинные тени.

Пока оба не скрылись из виду, все остальные оставались на месте, как на панихиде.

Широко расставив ноги, Таунс вглядывался в пурпурный горизонт, молясь про себя, чтобы эти двое выжили; двое уже мертвы, вслед за ними умрёт Кепель — счёт этот тяжёлым грузом ложился на его плечи.

Моран, стоя с ним рядом, смотрел, как двое исчезают за дальними дюнами. Он думал о том, что у них, наверное, есть нечто общее, раз только они решились выбрать такую дорогу домой.

Лумис, привалившийся длинным сутулым туловищем к корпусу самолёта, отвернулся в сторону прежде, чем двое скрылись из вида, потому что ему казалось, что они сейчас, у всех на глазах, теряются в опускающейся на землю темноте, и данное Харрису поручение отправить телеграмму — «Дорогая, скоро буду, Ким» — никогда не будет исполнено.

На руках у Кроу затихла обезьянка. Он не смел шевельнуться, когда она засыпала. Он предлагал Робу двадцать монет за Бимбо, а сейчас отдал бы ему эти деньги только за то, чтобы он остался.

Белами стоял с полуприкрытыми глазами. Его грудь ещё тяжело вздымалась после стычки с Тракером. В уме складывались слова для дневника: «Сегодня нас оставил Роб, и с ним Харрис. Не думаю, что мы увидим их снова».

В тонких пальцах Тилни дрожала сигарета; у него не было сомнений насчёт того, что делать, — уходить или оставаться. Если те, двое, выберутся, они сразу же отправят помощь, если же нет, спасение все равно придёт — ведь с воздуха легче заметить потерпевший аварию самолёт, чем две человеческие фигурки в пустыне. Он невольно дрожал от мысли, которая сама шла на ум: «Господи, милый боже, пришли нам спасение…»

На лице Уотсона ярко блестели глаза. «Это собьёт с него спесь — если только он выберется оттуда». Мысленно он слал проклятия вслед своему офицеру.

Один Стрингер оставался у левой гондолы самолёта, где провёл весь прошедший день.

Наконец, переглядываясь, они двинулись в самолёт.

— Теперь нас только десять, — тихо резюмировал Кроу.

Всю ночь под холодными звёздами горели огни. И небо, и пустыня молчали, и единственными звуками на огромном пространстве были те, что шли от крепко спавших в обломках самолёта людей.

Спать снаружи было слишком холодно, но когда первые лучи окрасили в розовый цвет восточные склоны дюн, инея не оказалось, так как ночью роса не выпала.