Михаил Белов - Когда пробуждаются вулканы

«…Так я должен помочь вам выбраться, профессор? Мои мускулы крепкие. Попробуйте еще раз. А может быть, профессор, не надо в воронку?.. Баскаков, Баскаков, где ты? Бросай твои дела на северной стороне кратера и беги сюда…» Профессор исчез в пугающей бездне… За что бы зацепить конец веревки? Ни одной вулканической бомбы поблизости. «Профессор, я не скальный крючок, не удержу я вас…» Дернулась веревка… Земля поплыла кругом… Взрыв… Воронка наполнялась лавой. Конец веревки выпал из рук. Страх, леденящий страх сжал сердце. Колбин побежал… Все быстрее, быстрее. Вдруг кто-то схватил его за руку. «Это опять ты, Петя Романов? Что тебе надо? Подробности, как я бросил профессора? Не знаю, ничего не знаю. Пусти руку! Пусти! О чем ты говоришь? Следствие закончено? И Кречетов невиновен?.. Когда я успел изъять из дела показания Баскакова? Ха-ха! Ты всегда был простаком, Романов. Я тебя перехитрил. Помнишь, перед твоим отъездом мы распили бутылку коньяку, и ты на минуту вышел из комнаты… Вот тогда… Да, да, тогда…»

Галлюцинации, воспоминания налетали друг на друга. «Боже! Боже! Когда я запру вас в кладовой души! Столько лет вы лежали там за семью замками… Назад! Назад!» Колбин отталкивал кого-то руками и вскрикивал… Сестра напоила его водой. Колбин закрыл глаза. Слезы струились из-под его опущенных век. Сестра, хотя он не замечал ее, бережно вытерла их.

— За что человеку такие страдания посланы? — прошептала она.

Вдруг Колбин открыл глаза и протянул руки.

— Марина! Марина!..

В палату быстро вошел врач.

— Как больной? — шепотом спросил он.

— Бредит, бедненький, — печально ответила сестра. — Душа его болит.

Врач положил руку на лоб Колбина. Лоб был горячий и потный.

— У тебя маленькие, сильные руки… Я люблю их, Марина… Не уходи, — бессвязно шептал больной, удерживая руку врача на своем лбу. — Кто это говорит? А-а, Данила Корнеевич… Почему бросил меня в кратере? Ты не лучше меня… Не лучше… Уходи… Я говорил тебе, Марина: все люди сшиты на один покрой… Мое кредо… Марина, Марина! Почему я тебя плохо вижу?.. Ну зажгите же свет!..

— Принесите шприц, — тихо сказал врач. — Ему надо уснуть.

Сестра вышла.

Колбин продолжал бредить.

Поравнявшись с областной больницей, Марина вдруг остановилась. Она почувствовала страшную усталость и села на скамейку, чтобы успокоиться.

Получив вызов из больницы, Марина два дня жила, как в тумане. Она часами прислушивалась к себе, стараясь разобраться в душевной сумятице. Неужели у нее еще осталось какое-то чувство к человеку, принесшему ей столько горя? Человеку, растоптавшему самое дорогое в ее жизни? Неужели зло имеет такую притягательную силу?

Не поехать Марина не могла. Но теперь не любовь тянула ее к Колбину, а какое-то другое чувство. Она пришла к новому рубежу в своей жизни, но что-то еще мешало перешагнуть его. Может быть, это страх перед новой любовью? Или она, как художник, глубже и полнее хотела познать человека, чуждого ей и по духу и по идеалам, человека, представляющего будущее в образе отвратительного старика? Сколько раз Марина принималась за картину «Будущее». Она видела ее во сне и наяву — голову мужчины с характерным поворотом шеи, с совершенным лицом, отражающим тончайшие нюансы мыслей и чувств, с глазами, полными радости, устремленными в неведомые дали, в Будущее… А картина не получалась. Временами Марина страстно мечтала встретиться в жизни с отвратительным стариком, сошедшим с полотна французского живописца, тогда, может быть, она скорее создала бы свое «Будущее»…

Марина просидела на скамейке довольно долго. «Что же делать? — спрашивала она сама себя, с беспокойством оглядываясь по сторонам. — Что же делать?» Из морского порта доносились отрывистые гудки буксирных судов. В ясную погоду отсюда, с площадки перед больницей, хорошо просматривалась Авачинская бухта. Сейчас все было окутано туманом, и Марине казалось, что она сама тоже заблудилась, пришла к какому-то тупику в жизни.

…В больнице только что окончился утренний обход.

— Гражданка, — сказала сестра, — сегодня не приемный день.

Марина показала телеграмму.

— Я по вызову к Колбину.

— Наконец-то! — воскликнул врач — круглый, плотный человек в белом халате. — Предупредите больного, что приехала Сенатова. Вы ведь Сенатова Марина Семеновна?

Марина кивнула. Принесли халат.

— Больной в большом душевном смятении, — продолжал врач. — В бреду все время вспоминает ваше имя, мы поэтому решили вызвать вас. Больному нужен полный покой. Вы понимаете меня?

Марина промолчала.

— Мы сделали все возможное, чтобы спасти его, но… — врач вздохнул и развел руками. — Лечить больную душу мы бессильны. Я сообщил ему, что вызвал вас сюда, теперь он каждое утро спрашивает, приехали ли вы. А сегодня начал кричать, что не верит в ваш приезд… Его преследует мания неверия в людей… Вы долго намерены пробыть здесь?

— Месяц.

— Вполне достаточно. Постарайтесь успокоить его. А теперь накиньте халат и пойдемте.

Колбин лежал в палате один. Белые стены, белый потолок, желтый крашеный пол. В открытую форточку волнами входил свежий воздух. Пахло лекарствами. Колбин смотрел в окно, на ограниченный прямоугольниками рамы кусок серого неба.

— Евгений Николаевич, Сенатова приехала, — сказал врач.

— Не надо меня утешать, дорогой доктор. Я давно перестал верить людям, даже самым близким.

— Повернитесь…

— Зачем? Я смотрю на паутину. В самом углу, видите? И муху? Так и человек бьется, бьется в паутине жизни — и готов, вытянул ноги. У меня одно утешение — придется протягивать только одну ногу. Вторую вы, слава богу, отсекли… Раньше я сам отсекал все, что мешало мне жить…

— Зачем так мрачно? Вспомните Маресьева…

— Ах, оставьте! — с раздражением бросил Колбин и резко повернул голову. — Я… — он вдруг осекся и воскликнул: — Марина?!

В это самое время в Лимрах Данила позвонил в дом Сенатовых. Дверь тут же открылась.

— Входи, Даня, — сказала Варя.

Он последовал за ней.

— Я первый раз вижу тебя такой нарядной.

Варя счастливо засмеялась. В узком бордовом платье с открытой шеей она показалась ему выше ростом. И лицо будто изменилось — стало тоньше, одухотвореннее.

— Сколько же времени прошло с тех пор, как мы вместе обедали в избушке в кратере вулкана? — спросила она, накрывая на стол.

— Сто лет, — ответил он.

— Жалко избушку…

— Мы поставим другую избушку.

Она взглянула на него.

— Где?

— В долине гейзеров.

— Уезжаешь?