Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт)

— Ах, Боже мой, дело уже идет к ночи, а Сид еще не вернулся. Что же такое с ним случилось?

Желая воспользоваться благоприятным случаем и улизнуть, я немедленно же предложил:

— Я сейчас же сбегаю за ним в город.

— Нет, ты не уйдешь отсюда! — возразила тетушка Салли. — Ты, по крайней мере, останешься здесь. За глаза довольно, если и один из вас оказывается про павшим без вести. Если Сид не вернется к ужину, ваш дядя съездит за ним сам.

Сид, разумеется, к ужину не вернулся, а потому дядюшка Фельпс тотчас же после ужина уехал в город.

Он воротился часам к десяти, слегка встревоженный тем, что не встретил Тома и ничего даже про него не слыхал. Что касается тетушки Салли, то она была очень взволнована. Муж старался ее успокоить, утверждая, что в данном случае не было никакого основательного повода к опасениям. «Мальчики — во обще народ непоседливый, — говорил он. — Увидишь сама, что он благополучно вернется завтра утром в добром здоровье и прекраснейшем настроении».

Тетушка как будто удовлетворилась этими соображениями, но все-таки сказала, что на всякий случай немножко обождет возвращения Сида и не будет ту шить в комнате свечи, дабы мальчик знал, что его ждут.

Когда я ушел в спальню и улегся в постель, тетушка пришла ко мне со свечою, укутала меня одеялом и вообще держала себя со мною, как родная мать. На меня это произвело такое впечатление, что я стал казаться себе положительно дурным человеком. Я не смел глядеть тетушке Салли в глаза; она же уселась возле меня на постель и долго беседовала со мною, рассказывая все время про Сида и уверяя, какой он великолепный мальчик. Меня положительно изумляла ее словоохотливость. Тетушка словно не могла остановиться и продолжала все время меня спрашивать, как я думаю, не могло ли приключиться с Сидом несчастье? Что если он заблудился в лесу, поранил себя, или убился до смерти, или же, наконец, утонул? Чего доброго, он в эту самую минуту лежит где-нибудь больной или даже мертвый, а между тем она об этом не знает и не может ему помочь. Слезы у тетушки Салли начинали тогда капать градом, я же принимался ее уверять, что с Сидом все обстоит благополучно и что он завтра утром наверное будет дома. Она тогда крепко пожимала мне руку, а иногда даже меня целовала и просила повторить еще несколько раз эти утешительные слова, так как ей становится от них лучше и она чувствует себя не такой встревоженной. Уходя наконец из комнаты, она взглянула мне прямо в глаза одновременно и ласково, и пристально.

— Дверь не будет заперта на замок, Том, — сказала она. — Кроме того, ты можешь всегда уйти из окна по громоотводу, но ведь ты будешь хорошим, милым мальчиком? Будь так добр, не уходи, голубчик; останься ради меня!

Клянусь всеми святыми, что мне очень хотелось уйти и что у меня действительно имелось такое намерение. Понимая, что мне следует непременно по видаться с Томом, я до последнего разговора с теткой и в самом деле собирался улизнуть, — но после ее слов это оказалось для меня положительно невозможным. Я не в состоянии был бы уйти, как говорится, ни за какие коврижки.

Тетушка Салли и Том — оба лежали, однако, у меня тяжелым гнетом на душе. Я не мог поэтому заснуть спокойно. Два раза ночью я спускался по шесту громоотвода вниз и проходил на цыпочках мимо фасада дома. Оба раза я видел при свете стоявшей на окне зажженной свечи, что тетушка сидит, устремив глаза на дорогу, по которой должен был вернуться ее племянник. Я видел даже, что у нее по щекам струились слезы, и мне смертельно хотелось чем-нибудь облегчить ее горе. Все, что я мог сделать, ограничилось, однако, безмолвной клятвой не огорчать ее впредь. Проснувшись в третий раз на рассвете, я опять спустился из окна по железному пруту громоотвода и убедился, что тетушка Салли все еще сидит у окна. Свеча ее успела уже догореть, а седая голова покоилась на руке, так как тетушка спала крепким сном.

Том Сойер возвращается раненый. — Рассказ доктора. — Доктор оказывает Джиму большую услугу. — Том сознается. — Прибытие тетушки Полли. — Где же письма?

Утром, еще до завтрака, старик Фельпс съездил опять в город, но и на этот раз не привез решительно никаких известий об отсутствовавшем племяннике. Те тушка Салли и ее муж — оба сидели поэтому за столом, погрузившись в глубокие грустные думы. Они ничего не говорили и не ели. Даже кофе в чашках у них совершенно остыл. Под конец старик Фельпс спросил:

— Передал я тебе письмо?

— Какое письмо?

— То, которое я привез вчера из почтовой конторы.

— Нет, ты мне его не передавал.

— Ну, значит, я о нем забыл.

Пошарив предварительно у себя в карманах, дядюшка вспомнил, что куда-то его положил, встал из-за стола и вскоре вернулся с письмом в руке. Взглянув на адрес, тетушка сказала:

— Да ведь это письмо из С.-Питерсбурга! Оно от сестры.

Я нашел, что мне было бы опять до чрезвычайности полезно пройти прогуляться и таким образом поразмыслить о новых осложнениях, выпадавших мне на долю, но был до такой степени ошеломлен, что чувствовал себя не в силах шелохнуться. Прежде чем тетушка успела распечатать письмо, она выронила его из рук и бросилась опрометью из комнаты. Дело в том, что она увидела нечто совершенно для себя неожиданное. Зрелище это, признаться, поразило также и меня самого. Это был Том Сойер, лежавший на матрасе. Его сопровождали старик доктор, Джим, в ситцевом платье тетушки с руками, связанными позади, и целая толпа народа. Я засунул письмо в первое же благонадежное место и тоже устремился навстречу подходившей процессии. Тетушка Салли бросилась к Тому и, задыхаясь от рыданий, воскликнула:

— Он умер, умер!..

Том повернул голову и пробормотал что-то, свидетельствовавшее, что голова у него не совсем в порядке. Тетушка подняла тогда руки к небу и воскликнула:

— Слава Богу, он жив! И этого для меня довольно!

Поспешно поцеловав Тома, она устремилась домой приготовить ему постель и на бегу отдавала приказания направо и налево не только своим собственным неграм, но и всем вообще людям, попадавшимся ей навстречу.

Меня интересовало, что сделают с Джимом, а по тому я пошел за провожавшей его толпой, тогда как оба старичка, доктор и дядюшка Фельпс, отправились с носилками Тома домой. Толпа, за которой я шел, обнаруживала сильное раздражение. Слышались голо са, горячо настаивавшие на необходимости повесить Джима для острастки всем окрестным неграм: по край ней мере, они не станут тогда устраивать побеги таким коварным и злокозненным образом и держать по не скольку дней и ночей в смертельном страхе целую семью порядочных людей. Другие голоса возражали против повешения, указывая на то, что Джим прежде всего чужой негр, владелец которого непременно найдется и заставит уплатить себе полную стоимость невольника. Эти соображения до некоторой степени ох ладили умы, так как, в большинстве случаев, люди, наиболее расположенные повесить проштрафившегося в чем-нибудь негра, наименее расположены платить деньги за удовольствие, которое могли бы себе таким путем доставить.